— Мне кажется, тебе не стоит отправлять Лаванду на эту операцию.
Он приподнимает бровь со скучающим и надменным видом.
— С чего бы это?
— Она выдохлась. Не знаю, что с ней случилось, но она в депрессии. Хандрит, не ест и постоянно курит.
— Это война, — тянет он. — Я не знаю никого, кто не пребывал бы в депрессии или не испытывал стресс. Ты тоже почти не ешь… Стало быть, и тебя не отправлять? Я видел, как Патил свалилась в обморок за столом, что, и её нельзя задействовать? Голдштейн дёргается, когда нервничает, а значит, может плохо целиться, так что, полагаю…
— Малфой. Просто… Дай ей передышку… Ладно? Она сейчас не в состоянии мыслить здраво, и я думаю, это очень плохая идея. Ей просто нужно немного времени. Я поговорю с ней и постараюсь всё уладить, но к завтрашнему дню она будет не в лучшей форме…
— Ей и не надо быть в лучшей форме. Это простое задание. Скорей всего, сопротивления не будет.
Гермиона чувствует, как в рёбра бьётся раздражение, и сжимает под столом кулаки.
— Я же по-хорошему прошу тебя.
— Я заметил.
Гермиона фыркает и поднимается на ноги.
— Тогда приношу свои извинения, Малфой. Я чуть не забыла, что тебе плевать на кого-то, кроме себя.
Она выходит из комнаты, даже не удостоив его взглядом.
День: 778; Время: 18
На крыльце Лаванда не появляется, и Гермиона уже собирается идти её будить, когда улавливает колебание воздуха возле своего уха. Она щекой чувствует лёгкое касание мягких волос и ощущает тепло за спиной. Она понимает, кто это, прежде чем слышит хоть слово.
— Тот факт, что я составляю план операции, исходя из возможностей выбранных для миссии участников, и что сейчас я здесь, должен означать: мне конечно же плевать на всех, кроме себя. Полагаешь, ты, как всегда, права, да, Грейнджер?
Она растерянно моргает — снова и снова, уставившись на спины друзей, переговаривающихся перед домом и освещённых лишь серым утренним светом. Гермиона не знает, что ответить, потому что часть неё ещё до того, как Лаванду отстранили от операции, понимает: она, скорее всего, ошибается. Тем не менее другая её часть всё равно считает: Малфой поступил так лишь для того, чтобы доказать её неправоту, и не пошёл бы на такое в любом другом случае.
— Нет ответа? Ясно. Я и забыл, что ты не слышишь вопрос, когда начинаешь выделываться.
Он обходит её неподвижную фигуру и спускается по ступеням вниз, присоединяясь к остальным членам команды. И Гермионе требуется пара мгновений, чтобы сообразить: у неё есть ноги, которые надо переставлять.
День: 780; Время: 7
Гермиона злится, что не Малфой, а она сама постоянно выглядит склонной к предвзятым оценкам, ведь она осуждает его потому, что так к людям всегда относился он. И осознание этого наводит на мысль, что, возможно, сейчас именно она, Гермиона, слишком много судит других. Малфой — та ещё задница. Но у неё больше не получается списывать его гнусность на предрассудки — с таким же успехом она может критиковать склонности Рона. Ведь в обоих случаях в этом нет смысла.
Она решает относиться к Малфою как к незнакомцу, которого никогда не знала раньше. Ей кажется, что так она перестанет попадать в дурацкие ситуации. Ей не нравится выставлять себя злой и жестокой.
Её угнетает мысль, что она опустилась до подобного, и неважно, кто этот человек. Гермиона знает, что на самом деле она выше этого, и наверное, сейчас самое время начать вести себя соответствующим образом.
Но, Господи, как же он бесит.
День: 783; Время: 12
— А что насчёт тебя, Гермиона? Ты когда-нибудь влюблялась?
Гермиона слабо улыбается в экран телевизора, по которому они с Тонкс смотрят чёрно-белый фильм, и качает головой.
— Нет, ещё нет.
— Влюбишься.
Иногда, отвлекаясь от круговерти этого мира, Гермиона задумывается, а правда ли это.