— Гермиона!
— Я здесь! — кричит она в ответ и слышит в своём голосе те же панические нотки, что и у Гарри.
С крыши валятся горящие обломки, языки огня ползут по полу к ногам Гермионы. Она бросается к лестнице — шнурки лупят по голым голеням — и замирает, не обнаружив её. На месте лестницы зияет провал, в котором ревёт высокое и злое пламя. В клубах дыма и мареве жары она ничего не может разглядеть там, внизу, но тут появляется Гарри, парящий на метле среди огня и пепла.
— Залезай! — орёт сидящая за ним Джинни. Метла разворачивается, за спиной у подруги ещё достаточно места до тлеющих прутьев.
Гермиона быстро сбивает пламя взмахами палочки — простое заклинание, помогающее справиться с небольшим очагом возгорания, — и перекидывает ногу через древко. Едва она обнимает Джинни, метла, дёрнувшись, взмывает.
— Почему мы не аппарируем или… — вряд ли они когда-нибудь вернутся в убежище, которое скоро сгорит дотла.
— Мы не можем! Движемся к земле! Пригнитесь! — кричит в ответ Гарри.
Гермиона видит, как он поднимает руку и вжимает голову в плечи, и обе девушки следуют его примеру. Гермиона крепко зажмуривается: разбивается стекло, и осколки, разлетаясь, задевают кожу. Она втягивает в лёгкие холодный воздух, открывает глаза, и в животе внутренности завязываются тугим узлом. Гермиона лишь мельком замечает землю, пока они по спирали поднимаются прямо в небо.
Джинни обхватывает тонкими пальцами руку Гермионы, стискивает, но не ослабляет мёртвую хватку. Жар за спиной быстро исчезает, и Гермиону начинает трясти: на ней лишь старая отцовская футболка и пижамные шорты, а она на адреналине несётся сквозь морозную ночь. Гарри выравнивает метлу, и они облетают горящий участок на высоте птичьего полёта.
— Я ничего не вижу, — выдыхает Джинни и заходится кашлем. Гермиона разжимает хватку, но её глаза продолжают выискивать какое-нибудь движение или фигуру. — Не может быть, чтобы пламя случайно распространилось так быстро.
— И раз мы не могли аппарировать, значит, кто-то поставил барьер, — Гермиона кашляет: дым сидит в лёгких глубоко, а воздух слишком морозный.
— Я собираюсь спуститься, чтобы мы могли обыскать… — Гарри замолкает, и Гермиона тоже это чувствует. — Чёрт.
Метла едва не кренится, пока Гарри тянется к своему карману за монетой, — перераспределение веса грозит обернуться переворотом.
— Что?
— Штаб-квартира.
Её портключ в штаб-квартиру остался в её… сундуке. Гермиона оглядывается на проседающий дом, и сердце болезненно сжимается. Её фотографии, записки, книги, одежда, её орденовская повязка, все вещи, накопленные за последние четыре года. В её сундуке хранятся письма от Невилла, и снимки, и цветок, который Джастин сорвал для неё два года назад, и подаренная Луной банка с жуками, которые приносят удачу и которых Гермиона ни разу не видела и не слышала.
— О, нет, — шепчет она, с трудом удержавшись от того, чтобы не схватить метлу и не вынудить их развернуться.
— Что случилось?
— Мой сундук, — это что, её голос? Гермиона вытирает лицо и чувствует на коже влагу.
На мгновение повисает тишина, все понимают: уже слишком поздно, чтобы что-то предпринимать. Гермиона тоже чувствует жар монеты в кармане, и всё остальное не имеет значения. На убежище только что напали, и теперь их вызывают в штаб-квартиру. Она утратила физические напоминания о своих друзьях, но надвигается нечто гораздо большее.
«Это война. Прими это, Грейнджер». Она трясёт головой и стискивает челюсти. «Гермиона, это и есть твой храбрый вид? — Невилл в её голове смеётся. — Не думаю. Вперёд, соберись, р-р-р! Не смейся! Р-р-р! Соберись!»
— Р-р-р, — бормочет она.
— Что?
«О, господи. Соберись, — рявкает она самой себе. — Это просто дурацкие безделушки, это вовсе не значит, что ты всё забудешь! Дурацкие безделушки, дурацкие безделушки, дурацкие…»
— У кого-нибудь есть портключ?
— Да. Я положу его на ладонь, а вы обе зацепитесь за него пальцами. Хорошо? — Гарри уже открыл коробку и поворачивается к ним настолько, насколько это возможно. — Держите и не отпускайте.
Гарри отводит руку назад, метла дёргается, когда Гермиона с Джинни тянутся, чтобы прикоснуться к тому, что выглядит как колпачок от старой зубной пасты. Ощущение рывка в области пупка всегда сбивает с толку, но подобные чувства, испытываемые в момент парения в небе, — совсем не то, что бы хотелось повторить Гермионе. Метла вращается как сумасшедшая, они все наваливаются друг на друга, Гермиона сжимает бёдрами до смешного тонкое древко.
Метла врезается в ветви дерева и дважды переворачивается, после чего наездники устремляются к земле вниз головами.
— Откиньтесь, откиньтесь! — кричит Гарри. Они умудряются выровнять древко в двух метрах от земли и разом с облегчением выдыхают.
— И вы ещё удивляетесь, почему я не люблю метл… — Гермиона осекается, давясь громким звуком.