— Мне поставили диагноз ещё в детстве. Очень неприятное заболевание.
— Не сомневаюсь, — в его голосе слышится смех, низкий и сдерживаемый.
Она хмыкает в ответ и хватается за первую пришедшую на ум тему.
— Я могу потрогать?
— Что именно?
— Твои… — она показывает на его ступни.
— Э-э, наверное, да, — он косится на неё, давая понять, как странно звучит эта просьба.
Она не обращает на это внимания, наклоняется вперёд и осторожно касается пальцем его ноги. Малфой дёргается, едва она дотрагивается до небольшого бугорка: гладкость кожи контрастирует с шероховатостью толстого красного рубца.
— Я и забыл, что у тебя нездоровая страсть к ногам, — стóит Гермионе описать пальцем круг, Драко выгибает ступню и растопыривает пальцы.
— Нет у меня ничего такого.
— Ты… — он осекается на полуслове и отдёргивает ногу. Гермиона замирает с поднятым пальцем и смотрит на Драко с улыбкой. — Не смей.
— Великий Драко Малфой боится щекотки, да?
— Ну… Полагаю, у всех есть своя ахиллесова пята.
Она фыркает и откидывается на спинку дивана, беря на заметку тот факт, что Малфой боится щекотки. Хотя вряд ли она сможет использовать это знание против него. Драко уже выяснил, что шея её слабое место, заметив, что даже лёгкое дуновение заставляет Гермиону с хихиканьем извиваться и корчиться.
Малфой вдруг поднимается на ноги и кивает головой в сторону дверного проёма за своей спиной.
— Пойдём, приготовишь мне чай.
— Приготовлю тебе чай? — она вскидывает бровь.
— Если захочешь, можешь добавить воды и на себя.
Она пылает негодованием, но всё же встаёт и направляется в кухню. Включает воду, но заставляет Малфоя самостоятельно наполнить чайник. А потом они несколько часов сидят на кухне, пока не устают от разговоров, а помещение не освещают первые солнечные лучи. Они обсуждают погоду, нервную дёрганую пляску Невилла, странности любовников Лаванды, при этом оба игнорируют эпизод с участием Малфоя: Гермиона — бросая сердитые взгляды на Драко, он — с бесстрастным выражением лица. Они беседуют о людях, местах и идеях. Спорят и дискутируют по поводу зелий, различных теорий, маггловской медицины. Разговор течёт легко и плавно, и Гермиона благодарит того, кто может её сейчас слышать, за то, что Драко проснулся и решил составить ей компанию.
— Профессор в Хогвартсе или исследователь, — он пробует, как звучат эти слова.
— Да, я хочу заняться волонтёрской работой, но… Мне также хочется найти лекарства, например, от последствий Круциатуса или укуса оборотня. Мне кажется, если я всё хорошо распланирую, то смогу преподавать в течение школьного года, а в свободное время и в период летних каникул заниматься исследованиями. Наверное.
Малфой кивает, его ложка отстукивает по столу какой-то старый мотив, знакомый, но который Гермиона никак не может вспомнить.
— Ты собираешься взяться за всё сразу?
— Разве я не должна смотреть в будущее?
— Смотри сколько угодно, но, нырнув с головой, ты рискуешь утонуть.
— Но если не иметь стремлений, каков тогда будет резон преодолевать препятствия, раз для этого нет никакой причины?
— О, причины всегда найдутся, — Малфой смотрит на неё так, словно она должна это знать, а потом неверяще смеётся: — Мерлин… Ты же никогда не бросишь попыток спасти этот мир, верно?
— О чём ты говоришь?
— Победить в войне, выучить новое поколение, освободить домовых эльфов, стать матерью сиротам, изобрести лекарства от всех болезней. Маленькое кровоточащее гриффиндорское сердечко с комплексом героя. Ты что, серьёзно думаешь, что сможешь спасти себя, спасая этот мир?
Гермиона смотрит на него, её рот дважды открывается и закрывается. Нахмурившись, она наконец произносит: