— Нет. Даже если речь пойдёт о незначительных последствиях, я не хочу больше ничего забывать. Если я использую заклинание или зелье для того, чтобы восстановить утраченные воспоминания, и ничего не будет найдено, то восстановятся те воспоминания… которые я сама хочу забыть, — постоянно.
Ей и так плохо, когда они прорываются из тех глубин, где она их спрятала, — сами по себе или вызванные какими-то мелочами. Резким звуком, пламенем свечи, тенью, смехом, похожим на… выражением, которое бы употребил… вещью, которая бы понравилась, если… Если. И. Но.
Иногда Гермиона боится остановиться и задуматься. Боится подумать о чём-то, кроме настоящего момента, потому что тогда она может заметить синий блеск, увидеть прищуренные глаза Невилла, изломанную улыбку, которую не смогли стереть даже раны. А потом её сердце просто выпрыгнет из груди.
— Полагаю, я много чего спрятала, — бормочет Гермиона, чертя носком ботинка полоску в грязи. — Я продолжаю игнорировать события. Заталкиваю и заталкиваю их поглубже. Потому что боюсь: в противном случае я даже не смогу нормально функционировать. Наверное, мне надо больше горевать, потому что они это заслужили и, возможно, мне это нужно. Но потом я представляю, как мне станет плохо, и думаю, что мне надо продолжать и дальше запихивать всё это подальше, чтобы я могла завершить войну.
Малфой вздыхает: то ли от холода, то ли от воцарившейся тишины.
— Ты считаешь, что если сорвёшься и на пару месяцев станешь пациентом Мунго, то перестанешь испытывать такую вину? Нет. Посмотри на брата Уизли: он не выходит из комнаты, ни с кем не разговаривает, сломал свою палочку. Это хоть что-то кому-то даёт? Эта война сломала всё. Если позволить ей сломать ещё и себя, ничего не исправится.
Гермиона пинает в воду камень и смотрит, как тот исчезает в тёмных глубинах. Красная рыба устремляется к этому месту и начинает плавать кругами.
— Иногда кое-что надо сломать, чтобы спасти.
Например, мир. Например, его.
— Грейнджер, мы в эпицентре катастрофы, — он оглядывает поверхность озера, словно повсюду видит её последствия. — Никакого существенного ухудшения уже не будет. Это ли не знак твоему кровоточащему сердцу, что пора начинать всех спасать?
— Просто… Иногда… Не должно ли это убить меня? — вздыхает Гермиона и отбрасывает с лица волосы, злясь, что не может подобрать правильные слова.
— Так ты этому и позволишь случиться, — усмехается он, и её щеки краснеют. Не от возбуждения или смущения, а от тепла. Того удивительного тепла, что зарождается внутри.
— Это по-прежнему сюрреалистическое чувство. После стольких лет и потерь… Нереально. Будто я всё ещё не могу в это поверить. Иногда меня словно озаряет, а иногда я не могу осознать, что это и есть моя жизнь. Говорят, есть разные стадии горя: я то на первой, то на последней, то на третьей… и всё это в течение десяти минут. То так, то этак. Разве это нормально? — Гермиона замолкает, глядя, как уплывает рыба. — Я боюсь саму себя.
Ей бы хотелось знать, чувствует ли он что-то подобное. Видит ли иногда Невилла или Пэнси, смотрит ли в зеркало с мыслями об отце. Снятся ли ему те, с кем вместе он ночевал раньше, помнит ли он, как наблюдал за их смертью. Ей кажется, он должен. Но она думает, что Драко никогда этого не скажет, потому что и сам глубоко запрятал эти переживания.
— Нет правильного способа горевать, справляться с войной, продолжать жить или умирать. Некоторые из нас превратятся в психов, некоторые станут, как Джордж Уизли, а кто-то не будет знать, кто мы вообще такие. Мы воюем четыре года. Ничего нормального не осталось.
Гермиона кивает, снова испытывая те чувства, что объединяют их всех. После войны всем им предначертано неведение. Они либо рассыплются в прах, либо воспрянут. Все они изломаны и напуганы.
— Я должна быть счастливой, — он поворачивает к ней голову. Гермиона смотрит на него мельком и переводит взгляд на озеро. — Когда я пошла… Дин… Когда Симус отдал за меня свою жизнь, Дин сказал мне: не потрать её зря. Он хотел, чтобы я замолчала — за дверью был Пожиратель Смерти, — но… Думаю, я должна быть счастлива. Думаю, я могу сделать так, чтобы всё было не зря. Симус, все эти жертвы, мои друзья, война. Думаю, я могу сделать так, чтобы всё это было не зря.
Нет лучше способа почтить их память. Ей просто надо помнить о том, что нужно стать счастливой. Ей надо постоянно напоминать, что над этим следует работать. Не тратить впустую жизнь, которая у неё всё ещё остаётся. Гермиона должна смеяться, даже когда больно, потому что она обещала им. И она не имеет права позволить этому убить себя.
— Под этим подразумевается не умереть от гипотермии?
Гермиона громко фыркает и смотрит на него:
— А что ты имеешь против смерти от гипотермии? Ты сказал это…
— Это нелепый способ. Как смерть от укусов пчёл. Или от тапочек.
Она усмехается, качает головой и встречает его взгляд.
— Гипотермия — это серьёзная…
— Поэтому я и предлагаю отправиться в дом.
— Ты…
— Я это подразумевал.
Её взгляд можно считать дразнящим, она подаётся в сторону, едва только Малфой тянется к ней. Его бровь взлетает, он быстро вскидывает руку, но Гермиона отпрыгивает, прежде чем он успевает её схватить. Они долю секунды смотрят друг на друга, Драко снова дёргается, и Гермиона с визгом бросается бежать к мэнору. И всю дорогу до особняка слышит за спиной топот его ног.
========== Сорок пять ==========
День: 1563; Время: 10