Читать книгу «The Fallout (ЛП)» онлайн.
Она оглядывает его безукоризненную мантию, пробор в волосах, белые костяшки на фоне папки.
— Всё хорошо. Как ты?
Она откашливается, почувствовав, что в вопросе сквозит обвинение, и поднимает глаза на авроров. Гермиона уже очень давно не говорила с Колином, но так уж бывает. Есть люди, с которыми она видится почти постоянно, а есть те, с которыми не сталкивается годами. В самом начале войны никто толком не знал ничьих способностей, и команды набирались случайным образом из списка свободных бойцов. Когда командиры выяснили, что скрывается за именами, они стали выбирать подходящих им людей, которые хорошо сражались и соответствовали целям операций. Гермиона часто работала с одними и теми же напарниками, за исключением, пожалуй, тех случаев, когда её товарищи были заняты на других заданиях.
Она сотрудничала с Колином не больше десятка раз, когда он пропал. И сейчас, окидывая взглядом его облик и сопровождение, она думает, что, возможно, причина крылась не только в предпочтениях руководителей операций.
— Я в порядке. Начал проект, фотографирую войну. Никаких снимков военных действий… Я большую часть времени проводил в убежищах и с целителями. Хочу устроить выставку, но мне нужно разрешение.
— О, — в этом есть смысл — Колин всегда любил фотографировать. Присутствие авроров означает, что его нужно сопровождать, а следовательно, Колин больше не член Ордена Феникса. И Гермиона не знает, что думать по этому поводу.
— Я… Когда я сражался… Есть кое-какие моменты, о которых никто не думает. Они не так важны, как сами битвы. Но имели место именно там, в убежищах, когда люди садились и вспоминали. Или когда забывали и смеялись. У меня…
Она делает шаг назад — Колин начинает теребить папки, две из них падают на пол, когда он пытается открыть какую-то из них. Он что-то бормочет себе под нос и протягивает ей одну. Она медленно берёт её, смотрит на авроров, а затем опускает глаза на фотографии.
На лицах запечатлены гнев, страх, готовность — наверняка это минуты перед операцией, и Гермиона слышит в голове мёртвую тишину, такую привычную перед заданием. Вот ещё один снимок: изломанное тело и бегающий в панике целитель, чья одежда пропиталась кровью одного, пяти, двенадцати человек. Два раненых члена Ордена: один тащит другого через поле.
— Это… Вот один снимок: корзинку с хлебом передают руки не знающих друг друга людей. У двух бойцов остался один кусок хлеба, парень разделил его и, не задумываясь, отдал половину сидящему рядом незнакомцу.
Грозный глаз: его голова опущена, и чья-то орденовская повязка развевается в его пальцах.
Криви переступает с ноги на ногу, касается уголка папки в её руках, и затем вдруг его ладонь замирает над каким-то изображением.
— А вот ещё момент. Знаешь, люди… Люди должны их помнить.
Гермиона смотрит на Колина и быстро моргает, удивлённая блеском в его глазах. Ей неприятен тот факт, что он покинул Орден, но она не винит его за это. Он всё ещё здесь, пусть и идёт своим путём, единственным подходящим для него. А люди должны помнить, знать и видеть. Это те, кто мы есть. И тем, кто здесь не был, тоже следует об этом знать. Они должны понять, что это всё было чем-то гораздо бо́льшим, нежели цветными фейерверками в небе. При взгляде на фотографию Грюма они просто обязаны проникнуться, каким-то образом осознать это. И подумать: Ох. Ох, вот же то, что отдали эти ребята.
— Тридцать секунд, — аврор слева от Гермионы обращается к ней, а не к Колину, и опускает часы обратно в карман.
Она никогда этого не замечала, пока Лаванда не указала ей на этот факт в их прошлую встречу. «Если я стою с каким-нибудь аврором и членом Ордена, пусть даже мы все участвуем в разговоре, они всегда смотрят только друг на друга. Будто тот, кто не сражается на этой войне, не стоит зрительного контакта. И тогда мне хочется врезать им своим протезом. И спросить: а где же тогда считается вот это, Гермиона?» Она не знает, почему так выходит.
Уважение, заносчивость и какая-то иррациональная демонстрация духа товарищества. Может, это берёт начало в её тёмной части, заставляющей думать обо всех тех страшных вещах, едва только она закрывает глаза. Нашёптывающей то, что смогут понять только те, кто сражался с ней бок о бок. Каким-то образом это понимание сближает Гермиону с этим незнакомцем сильнее, чем с Колином, которого она хорошо знает.
Это как с тем разломанным хлебом, целителем, суетящемся так, словно речь идёт о его собственном ребёнке. Есть некая нерушимая связь между всеми теми, кто видел войну. Они замечают это испуганное выражение на вашем лице так же ясно, как на своём собственном. И когда ты знаешь, без всяких сомнений, что стоящему перед тобой человеку ведомы самые тёмные, глубинные, отвратительные вещи о тебе, потому что он узнаёт их в самом себе, — этот человек больше не может казаться чужим. Никто из тех, рядом с кем ты ежедневно рискуешь жизнью, не может оставаться незнакомцем.
— Я могу посмотреть их? — спрашивает Гермиона, когда Колин начинает тянуть папку из её пальцев.
На его нервном, испуганном лице расцветает улыбка.
— Да, конечно. Я бы хотел поделиться ими с каждым.
Гермиона кивает и отступает в сторону.
— Удачи.
— Спасибо… И, Гермиона? Береги себя.
— Да, ты тоже.
День: 1540; Время: 13
— Тебе не жарко в этом свитере? — это ненормально знойный день для конца августа.
Малфой не обращает на Гермиону внимания, потому что ответ очевиден, пусть она этого и не понимает. В штаб-квартире разрешается пользоваться охлаждающими чарами, поэтому во всех комнатах поддерживается комфортная температура. И всё же в помещениях не настолько свежо, и от одного его вида Гермионе становится жарко. Возможно, дело в том, что Драко чувствует нутряной холод, от которого не может избавиться. Под его глазами залегли тени, и она не знает, спал ли он вообще. Они либо общались по необходимости, либо он хранил молчание, пока она не замолкала.
— Знаешь что?
Он на секунду прекращает жевать бейгл, отрывает глаза от книги и скользит взглядом по комнате. Будто ищет что-то или кого-то, способного помешать Гермионе развить мысль. Вздохнув, Драко продолжает жевать и возвращается к чтению.