— И это ещё мягко сказано. Конечно, когда Хогвартс вновь распахнёт свои двери, мы будем рады принять всех студентов, изъявивших желание вернуться. Но уверена, что предпочтительным вариантом для тебя будет сдача экзаменов в Министерстве.
Гермиона улыбается себе под нос, размешивая сахар так, чтобы не стукнуть ложечкой о стенки чашки.
— Должна признать, идея вернуться в Хогвартс кажется очень соблазнительной. Это был… дом… Но, всё основательно подучив, я обращусь в Министерство.
Она жаждет вернуться в Хогвартс так сильно, что это чувство комом застревает в горле — горькое и пузырящееся, сладкое и терпкое. Неважно, с какими предрассудками ей пришлось там столкнуться, какие опасные приключения она пережила со своими друзьями, как сильно тосковала по родителям, — нет в этом мире другого места, куда бы она могла прийти и знать, что принадлежит ему. Это ощущение родства, судьбы, чуда, юности, удовлетворения и жажды выяснить всё нигде больше не повторялось. Мысль о возвращении в Хогвартс подобна идее вернуться домой после нескольких жутких лет странствий.
Но Гермиона отдаёт себе отчёт в том, что за эти годы многое поменялось. Даже если она вернётся в Хогвартс, ничто уже не будет прежним. Она слишком многое пережила, чтобы чувствовать вину за нарушение комендантского часа, слишком выросла, чтобы не понимать нелепость всей этой затеи. Не будет больше бурных празднований поимки снитча Гарри Поттером, сумка с книгами, привычно оттягивающая плечо, перестанет дарить успокоение, отсутствующие лица в Большом Зале вытеснят из головы звуки старой колыбельной, а Лаванда больше не будет интересоваться, кто с кем… ладно. Может, и не настолько радикально всё изменилось. Но дело в том, что это прошлое, и неважно, какое оно, — Гермиона никогда не сможет его вернуть. Признание даётся тяжело, но она больше не принадлежит Хогвартсу.
Она никогда больше не обретёт там то, что он давал ей когда-то и что так нужно ей сейчас. Прошлое — это то, по чему ты скучаешь, и то, что нельзя вернуть. Единственная константа в жизни — это факт, что всё меняется.
— У нас будет открыто несколько преподавательских вакансий, — Минерва замолкает, чтобы сделать глоток, её яркие глаза смотрят на Гермиону поверх края чашки. — Если ты посчитаешь возможным вернуться в Хогвартс после сдачи экзаменов, его двери открыты для тебя, — пожилая женщина вглядывается в Гермиону так тепло, что в груди у той всё сжимается, и она чувствует отчаянную тоску по маме. — Так же, как и мои. Какую бы дорогу ты ни выбрала.
Гермиона не знает, вернулась ли она обратно за ту неуловимую черту, но сейчас ей на это плевать: она обходит маленький столик и обнимает свою старую преподавательницу. Та удивлённо бормочет «О» ей в волосы, и сухие руки прижимаются к её спине. Преподавание в Хогвартсе — это не то, о чём думала Гермиона, она не уверена, что будет этим заниматься. Но она точно знает: в этот самый момент она счастлива. А она научилась не упускать такие моменты.
День: 1539; Время: 7
Ей хорошо. Действительно хорошо, и, застонав, Гермиона постепенно начинает приходить в себя, дрейфуя на границе между сном и явью. Иногда это… это… что за… Гермиона распахивает глаза навстречу тусклому утреннему свету. В поле зрения оказывается светлая макушка, а очень знакомая спина двигается в очень привычной манере. Она подносит руки к лицу, быстро протирает глаза и стонет, едва Драко начинает толкаться сильнее. Ты что творишь? Как я проспала начало? Ты не находишь, это несколько грубо? — все слова сливаются в странный булькающий звук.
Она ворчит, пытаясь осмотреться, и тут до неё доносится нежный, прохладный ветерок, который приносит запах… роз? Цветы, букеты на день рождения, первые свидания. Рука Малфоя ползёт по её животу вниз, и когда он отодвигается от её шеи, она задыхается от удовольствия и страха. Оторвав взгляд от её плеча, он встречается с ней глазами, его лицо ничего не выражает. В его зрачках даже не плещется обычная похоть и страсть — лишь холодное, равнодушное подобие потребности, которое может продемонстрировать только он.
— Драко? — хрипит Гермиона, проводя кончиками пальцев по его щеке, стоит ему отвести взгляд. — Что…
Полосы крови и грязи выделяются на его лице и плечах, засохшие красные брызги пятнают грудь. Солнце выглядывает то ли из-за облаков, то ли из-за деревьев, комната озаряется светом, и птицы чирикают за открытым окном. На его плече и руке виднеется гигантский синяк, наползающий даже на ключицу, но открытых ран вроде нет. Пальцы Гермионы дрожат: она тянется, легко касается его щеки и зарывается в грязные волосы.
Малфой наращивает темп, стискивает челюсти и впивается пальцами в её кожу и простынь возле её плеча. Она бы хотела, чтобы он хотя бы на мгновение остановился, но знает: этого не будет, да и вряд ли он сейчас в состоянии прерваться. Она поглаживает его скулы, притягивает его лицо ближе. Он поддаётся и целует её, их зубы стукаются, его язык врывается ей в рот. Изголовье кровати трещит от движений Драко, и Гермиона обвивает его слабыми ногами.
Она обхватывает его за шею и ловит запястье, вдыхая густой запах грязи и ощущая привкус крови. Его зубы прокусывают её нижнюю губу, и, взвизгнув, Гермиона чувствует вкус своей. Драко стонет, сплетаясь с ней языками снова и снова, а затем посасывает её губы. Опустив ладонь, он яростно трёт её промежность, но когда Гермиона, извиваясь, пытается отшатнуться от грубости его пальцев, он берёт себя в руки — нежность этой ласки контрастирует со всем остальным.
Несмотря на смятение, страх, беспокойство, её накрывает волна удовольствия. Она задыхается и стонет ему в рот, путаясь пальцами в его волосах, дёргает и тянет пряди. Малфой подаётся назад, она прикусывает кончик его языка и жмётся к нему. Она пытается проникнуть в его рот, но он с рычанием просовывает свой язык между её губ.
Он проталкивает ладонь под её бедра, наклоняя удобнее. Гермиона выпускает его запястье и хватается за изголовье кровати, чтобы не биться об него макушкой. Малфой крепко стискивает её так, что останутся синяки. Он роняет голову ей на плечо, впивается зубами в кожу, все его мышцы напрягаются. Драко дышит жарко и тяжело, опаляя её горло, пока она широко распахнутыми глазами смотрит в потолок. Его движения становятся хаотичными, и Гермиона сбивается с ритма. Уткнувшись в неё, Малфой протяжно и глухо стонет сквозь стиснутые зубы.
Всё ещё с трудом дыша, в следующее мгновение он валится на неё и расслабляется. Гермиона рвано выдыхает, разжимает пальцы и обхватывает его затылок, выпускает изголовье. Его губы нежно касаются саднящего местечка на её плече, и он засыпает прежде, чем она поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. Гермиона медленно моргает и гладит светлые волосы.
========== Сорок один ==========
День: 1539; Время: 7
Всё началось в библиотеке, после того как Малфой проснулся и принял душ. Выражение его лица обещало нечто большее, нежели простой разговор. Гермиона знала, что он не станет ни о чём рассказывать, и понимала: ему хотелось бы исчезнуть, чтобы произошедшее перестало его мучить. Она знала, что Драко нуждается в ней, и делала то, чему научилась от него же и что могло заставить её саму позабыть о целом мире.
Она жарко отвечала на его поцелуи, но не позволяла своим рукам шевелиться. Его ухмылка явно свидетельствовала о том, что он раскусил причину неподвижности и молчания Гермионы: полуприкрытые глаза и покрасневшее лицо выдавали её с головой. Его тело стало орудием, а с таким трудом приобретённые знания о ней легли в основу многообещающего плана. Но когда Драко оказался между её бёдер, она впилась ногтями в собственные ноги и нарушила молчание. Когда с пассивностью было покончено — потянувшись, она обхватила его голову, чтобы подтолкнуть, направить туда, где он был ей нужен больше всего, — Гермиона всё равно чувствовала себя победительницей.
Когда он выпрямился и, задрав ей юбку, со стоном потёрся об неё, она оттолкнула его и повела в спальню. Правда, запуталась в переплетениях коридоров, так что Малфой фыркнул и сам потащил её в свою комнату. И явно был сбит с толку, когда, оказавшись на кровати, Гермиона не позволила ему снова завладеть ситуацией.
Она не знает, есть ли на его теле место, которое бы не исследовали её руки и рот, проложившие обжигающие дорожки на коже и изучившие каждый сантиметр. Но каждый раз Гермиона обнаруживает кое-что новое: Малфою почему-то нравится, когда она ласкает языком ложбинку между его пальцами, и ненавидит, когда она касается внутренней стороны его коленей. Ему щекотно, когда она проводит губами по его тазовым косточкам, он поджимает пальцы ног, стоит ей опалить горячим дыханием его пах, и захлёбывается слюной, пока она мурлычет, взяв в рот его член. Драко извивается от удовольствия, когда она посасывает кожу прямо под впадиной пупка, и старается увернуться от поцелуев местечка возле подмышки.
Она ласкает все известные ей эрогенные зоны и делает новые открытия. Запоминает издаваемые им звуки и его движения и заявляет, что должна всё повторить для закрепления изученного. Она отталкивает его каждый раз, когда он пытается перехватить контроль. И уворачивается, как бы ни старались его руки отвлечь её.
Гермиона едва не поддаётся соблазну и приходит в себя лишь тогда, когда Малфой уже успел их перевернуть. Она решительно хватается за палочку, и уже в следующую секунду Драко, не успевший даже дважды моргнуть, лежит на спине с руками, привязанными к изголовью. Гермиона и сама удивлена своей отвагой, питающей её желание покончить с малфоевским самоконтролем, проделав с ним то, что он сам неоднократно вытворял с ней, и несколько секунд смущённо на него смотрит. Грозный блеск его глаз, вздёрнутая бровь и мимолётная ухмылка заставляют её опустить палочку. Краснея, не разрывая зрительного контакта, она ласкает себя прямо над ним в качестве наказания.
Малфой сыплет обещаниями, рыча и шипя, но в его голосе быстро появляются отчаянные нотки. Он обещает, что доставит ей массу удовольствия, что она кончит необычайно сильно, будет громко кричать и что ходить ей придётся раскорячившись. Затем он грозится запереть Гермиону в своей кровати на несколько дней, утверждает, что в её же интересах, чтобы он никогда не вырвался, клянётся отомстить и довести до сумасшествия. Она трогает, сжимает, посасывает, прикусывает, лижет, пока Малфой не теряет способность формулировать предложения. Теперь всё, что он может из себя выдавить, это пара слов в перерывах между стонами удовольствия, его бёдра яростно вскидываются, а изголовье трещит от попыток освободиться.
Наконец, наконец, наконец, его тело под ней дрожит, хриплое чувственное рычание вырывается из его горла:
— Пожалуйста. Пожалуйста, Гермиона.
В его голосе слышно болезненное отчаяние, и Гермиона победно улыбается. Она боялась, что не сможет этого сделать. Боялась, что окажется в неловкой ситуации: не сумев заставить Драко умолять, пришлось бы его развязать и предоставить свободу. Она уже представляла, как он закатит глаза, рассмеётся или покосится, когда она ляпнет что-нибудь, не соответствующее уровню её интеллекта.