За прошедшие пять дней она спала не больше двух часов подряд. Просто удивительно: будучи измождённым, ты можешь заснуть где угодно. Несмотря на постоянную настороженность, Гермиона забывает обо всём, едва лишь наступает её очередь отдыхать. Может быть, дело в степени усталости, её веры в Тонкс или в том, что с момента их появления здесь ничего так и не произошло.
Она приваливается к дереву, кора царапает спину. Бёдра утопают в грязи, ботинки взбивают жижу, словно одеяло. Прислонившись затылком к стволу, она пару секунд наблюдает, как Тонкс оглядывается по сторонам, и погружается в тёмный сон без сновидений.
День: 1532; Время: 10
Колени Тонкс впиваются в бёдра Гермионы, а пальцы прижимают её руки к земле с такой силой, какую сложно заподозрить в этой девушке. Гермиону поначалу била дрожь, как и сотни раз до этого за последние несколько дней, но потом её начало бесконтрольно трясти. Она свалилась на землю, удивившись происходящему так же, как и в первый раз.
При виде отчаянного выражения, исказившего черты Тонкс, она закрывает глаза, пытаясь утихомирить эту незнакомую часть своей сущности, и чувствует влагу в уголках глаз.
— Кру… Кру…
— Почему ты мне не сказала? — рявкает Тонкс, прижимаясь лбом ко лбу Гермионы и кладя голову подруги на землю. В шею больно впивается камень.
— Я… Я… Надеюсь…
— Ш-ш… Ш-ш… Всё хорошо, Гермиона. Успокойся. Тогда это пройдёт быстрее.
Слёзы застилают глаза, и пусть ресницы намокают, в этот раз капли не стекают по её щекам.
День: 1532; Время: 16
— Мне по-прежнему не верится, что они не сказали нам, что мы вообще тут делаем, — Гермиона хмурится, глядя то на сумку на коленях, то на свою грязную руку, и хватает яблоко.
Тонкс вытаскивает ещё несколько крекеров, закрывает молнию и так же тоскливо, как и Гермиона, смотрит на тающие припасы.
— Ты же знаешь: чем меньше людей осведомлено, тем лучше.
— Да, но когда дело доходит до операций, обычно я не настолько плохо информирована.
— Обычно, — Тонкс замолкает и делает глоток из фляги, наполнившейся за ночь дождевой водой, — чем важнее происходящее, тем меньше подробностей мы знаем. Единственное, что нам надо было знать, это то, что нам сообщили. Как и в случае с любой операцией. Они никогда не сообщают деталей больше, чем требуется. Мы следим, чтобы не случилось ничего странного или не появился чужак, если монета нагревается — снимаем барьеры. Вот и всё.
— Ну, по крайней мере, я в курсе, защищаем мы или нападаем.
Тонкс улыбается, поднимается на ноги и протягивает Гермионе руку. Той помощь не нужна, но она всё равно её принимает.
— Да какая разница. Просто уничтожим какую-нибудь очередную дрянь.
— Мне кажется, мы так себя уничтожим, — Гермиона почти не сомневается, что не сможет до конца промыть свои волосы. На разные части её тела налипла как минимум дюжина слоёв грязи. Прошедший ночью ливень хорошенько их сполоснул, но они с Тонкс по-прежнему чумазые, а пару часов спустя всё вернётся на круги своя.
Какая ирония, иногда думает Гермиона, засыпая в грязи. Какая ирония: пачкая руки в грязи и крови, она приподнимает труп, чтобы отыскать маску. Какая ирония.
— Гермиона, ты должна сказать Рем…
— Не могу, — она знала: повторение неизбежно. Но надеялась, что подобного не произойдёт, ведь это ещё не конец. Ни для неё, ни для кого другого.
— Ты должна. Если у тебя случится… такой эпизод во время операции.
— Артур по-прежнему…
— Это другое.
— Почему? — Гермиона говорит совсем как обиженный ребёнок и стискивает кулаки.
— Потому что он знает о своём состоянии, так же как и все те, кто постр…
— Я не уйду с войны, Тонкс, — шепчет она, но в голосе её слышится сталь, а не мольба. Она не может уйти. Война огромна, но есть то, что может сделать только Гермиона.
— Тебе надо пройти осмотр. Командование обсудит результаты, и если ты способна принимать участие в операциях, тебя внесут в список. Командиры могут тебя выбрать, а могут и не включить в состав, но твоё состояние должно быть отм…