— Пусть так, но ты всё равно завидуешь. И немного злишься, Грейнджер, и будешь злиться ещё долгое время. Как и все мы. Мы бесимся, потому что именно нам пришлось со всем этим разбираться. Именно мы всё потеряли, и с этим осознанием живём или умираем. У нас есть на это право. Мы его заслужили.
— Я горжусь… Я не горжусь тем, что натворила, но знаю: через десять лет я оглянусь назад и испытаю гордость за то, что помогла воцариться миру. Меня всегда будут тяготить принесённые жертвы или… много что ещё. Я не завидую…
Выругавшись, Малфой бросает на неё сердитый взгляд.
— Вот любишь ты всё это дерьмо.
— Прошу…
— Если ты чувствуешь это, скажи. Ты всегда юлишь…
— Только лишь то, что я не испытываю подобных чувств или не разделяю твои эмоции, не означает…
— …лицемерная видимость! Твоя бесконечная борьба за справедливость и…
— …даже так говорить! Лишь потому, что тебе не понравился мой ответ…
— …отвечаешь так, как того хотят другие, вместо того чтобы честно признаться в своих чувствах. Ты…
— …в целом… Ты не можешь утверждать, что я чувствую! Ты…
— Тогда скажи, что это тебя не беспокоит. Скажи, поклянись, пообещай мне, что они тебя не задели и что их наплеват…
— О, да ты серьёзно, Малфой, словно…
— Скажи! Признайся честно, что ты ни разу не представляла себя на их месте. Что ты не воображала, как бы они изменились, если бы совершили всё то, что сделала ты. Скажи, что ты никогда не жалела, что стала частью этой войны или что ты…
— Заткнись!
— Потому что я не собираюсь говорить тебе о правильных эмоциях, а делюсь тем, что я на самом деле испытываю? Потому что я прав? Ты…
Она фыркает:
— Это одно и…
— …я это чувствую. Поттер чувствует, чувствуют все, кто стал частью этой войны. И в этом нет ничего плохого, Грейнджер. Мы люди, никто не просит…
— Не важно, думала я об этом или нет! Это не меняет моей радости, что они не прошли через все эти ужасы. Или что я не горжусь тем, что сражалась на этой войне, несмотря на то, ради чего всё…
— Тогда просто…
— Ребята, пива?
Они оба поворачиваются на звук и видят замершего в дверном проёме Жабьена: половина его лица вымазана фиолетовой краской, а трава застряла во взлохмаченных тёмных волосах.
Глаза Гермионы расширяются, в горле холодеет, когда она пытается сделать вдох. Она шагает вперёд, взмахивая рукой, словно может стереть всё то, что сейчас было сказано.
— Это не то, что…
— Эй, я понял. То есть… ребята. Я понял. Я читаю некрологи. Читаю газеты и слушаю радио, и смотрю на вас троих. Я не хочу быть на вашем месте. Но мы бы с готовностью присоединились, если бы только могли. Понимаете? Вот и всё.
Жабьен ставит на пол две бутылки пива и, ничего больше не сказав, уходит. Драко чуть расслабляется, в своей обычной манере проходит мимо Гермионы и подтаскивает к двери сундук, захлопывая створку. Поднимает бутылки — те звякают, — открывает и одну протягивает Гермионе.
— Ну вот, теперь мы его обидели, — она решает, что лучше сказать «мы», вместо «ты».
— Моё сердце разбито.
— Сволочь, — бормочет она, хватая бутылку и делая глоток. Она бы отдала… ну, она мало что может отдать, но сейчас бы она с удовольствием выпила сливочного пива. А ещё лучше, бабушкиного горячего шоколада.