— …марионетка! У меня не было времени, а у тебя никогда не было грёбаных мозгов! Я не обязан объяснять…
— …всегда, с тех самых пор, как нам исполнилось шесть, и мы прокляли уродливых кукол-грязнокровок Пэнси, и наши отцы…
— …понять это. Ты не стоишь и секунды моей жизни после того, что сделал…
— Что я сделал? — Крэбб почти ревёт, снова вырываясь из удерживающих его рук. — Ты убил Грега! Убил Грега, и я тебя видел! За просто так! Из-за того бесполезного мешка с дерьмом, из-за грёбаного Лонгботтома! Ты. Убил. Грега.
— У меня не было выбора! — орёт Драко.
— У тебя был выбор! И ты его сделал, когда оставил нас! Я даже не знаю тебя! Не хочу знать! Ты убил Грега прямо у меня на глазах ради Лонгботтома. Но я позаботился о нём, правда? То выражение на твоём лице, Дрей, — Крэбб смеётся — грязный, мерзкий звук. — То выражение, когда я убил его! Ты посмотрел на меня так, будто я предал тебя, но ты бы убил меня, если бы не…
Гермиона даже не отдавала себе отчёт в том, что двигается. Мозг был занят обрабатыванием информации, пока не осознал её. Пока «когда я убил его» не дошло, наконец, до разума, словно бладжер, врезающийся в грудь. Она отстранённо фиксирует какой-то гул, адреналин наполняет кровь, а в животе холодной волной поднимаются эмоции. Потом вдруг её обхватывают руки Энтони, его пальцы дёргают палочку, зажатую в её кулаке, и она отчаянно рвётся вперёд, стараясь дотянуться до Крэбба.
— Гермиона, это не сражение, — шепчет ей Энтони прямо в ухо. — Это было бы убийством. Будет убийством.
Он убил Невилла. Он убил Невилла. Этот человек, с таким знакомым лицом, которое она на самом деле не знает, как раз и есть тот, кто забрал жизнь Невилла. Забрал его у неё. Всё, что она сейчас испытывает, это ярость… Горе, сожаление и все остальные чувства внутри сметаются начисто. Гермиона ощущает то же самое, что и в момент смерти Симуса, когда месть бурлила в ней отвратительной массой и она не могла контролировать свои эмоции и поступки. Сейчас в мире не существует ничего, кроме лица Крэбба, воспоминаний о Невилле и её собственной незыблемой ярости.
Она должна добраться до него. Должна окунуть его морду в грязь, сломать кости, разорвать на части. Должна впечатать кулак в его лицо, наступить ногой на позвоночник. Должна заставить его кричать, истекать кровью и молить об избавлении, которого она ему не дарует. Она просто обязана заставить его заплатить за то, что он сделал, за то, что украл. Должна заставить его бормотать бесполезные извинения, ведь неважно, что Гермиона с ним сделает, это не вернёт Невилла обратно. Крэбб никогда не сможет обменять свою никчёмную жизнь на жизнь её друга.
И это неправильно. Так неправильно, что он стоит здесь, дышит, двигается, наполненный эмоциями и жизнью. Что он в принципе может стоять и жить. У него нет права дышать. Топтаться здесь и злиться на свою жизнь, раз она вообще у него ещё есть. Он не заслужил этого. Не заслужил то, что сам забрал у Невилла, то, над чем сейчас так смеётся. Гермиона уничтожит его. Будет крушить, пока Крэбб не начнёт умолять о смерти. Она будет смотреть на его страдания, пока тот не подохнет. Пока всё хоть как-то не исправится. Чтобы Невилл знал: она не отпустила его убийцу так просто. И сделала с ним то же, что он сам сотворил с Невиллом и с её душой.
Энтони по-прежнему держит её, пока три аврора оттаскивают Драко от Крэбба. Пленника вздёргивают на ноги, его нос сломан, а кровь фонтанирует из двух дырок, где раньше были зубы. Но этого недостаточно, этого недостаточно, этогонедостаточно.
День: 1507; Время: 19
Она натягивает бельё и джинсы, и они застревают на потных ногах. Ткань неприятно приклеивается к влажной коже, капли пота стекают по позвоночнику, пока Гермиона застёгивает пуговицу на штанах. Она так сильно хотела пи́сать, что даже шла изогнувшись, стараясь покрепче сжимать бедра. Нужда была настолько невыносимой, что Гермиона опасалась: тело возобладает над разумом, и при мысли о сражении в джинсах, промокших от пота и мочи, она бросилась в лес, даже не успев договорить, куда именно направляется.
Кара — или Клара? — последовала за ней, и Гермионе потребовалось несколько неловких секунд, чтобы понять: прикрыв её собой, та не собирается уходить. Учитывая едва знакомую девицу, вглядывающуюся в деревья вокруг, её собственный голый зад, сверкающий перед командой, надежду на то, что никто ничего особо не заметил, и угрозу появления Пожирателей Смерти, это — самый нелепый поход в туалет в её жизни.
— Спасибо, — выдыхает Гермиона, потому что не знает, что ещё сказать человеку, который прикрывал её, пока она сидела на корточках.
Кара пожимает плечами и идёт за ней сквозь кусты и деревья. Немного волнительно, выбравшись из зарослей, уткнуться в семь нацеленных на них палочек. Оружие быстро опускается, но Кара всё равно вскидывает руки в мирном жесте. Драко приподнимает бровь, отбрасывая с глаз пряди потемневших от пота волос, его сбитые костяшки чернеют на фоне молочной кожи — она замечает это даже в тени его капюшона. Всё? Вместо ответа Гермиона не сбавляет шаг.
Их группа напоминает ей волну, вздымающуюся и опадающую на огромных корнях и небольших холмиках: она разбивается, только когда огибает деревья, чтобы тут же сомкнуться вновь. Над головами виднеется половина диска луны, и они продвигаются по лесу, раскрашенному узорами из зловещего голубого сияния и полной темноты. Всё вокруг них дышит жизнью, но ничто не похоже на передвижения врага, и во мраке пока ещё не видно вспышек. Но Гермиона чувствует постороннее присутствие, будто неприятелем может оказаться кто угодно, хотя, наверное, всё дело в её желании выжить.
Никто не сбивается с шага, когда Драко поднимает руку в свете луны. Гермиона на автомате поворачивает налево вместе с парнем по имени Фин — ей сказали, что это прозвище — «акулий плавник», — потому что он служит предупреждением о том, после чего враг никогда больше не оправится. Гермиона не знает, в том ли дело, что этот парень неуклюж, или же он невероятно опасен для врагов, но, скорее всего, верно второе предположение: его внушительная фигура исчезает в лесном массиве бесшумно, словно пикси.
Мокрые от пота ноги Гермионы хлюпают в ботинках, волосы похожи на горячее влажное полотенце, обёрнутое вокруг головы, чтобы удержать тепло. Кожу щиплет и мучает зуд, и когда она чешет руку, под неровно подстриженные ногти забивается грязь с потом. Она чувствует какое-то покалывание, но принимает его за дуновение благословенного ветерка, пока Фин не бормочет под нос проклятия. Он останавливается, делает шаг назад, хрустя веткой, и оборачивается к ней — в свете луны видны его широко распахнутые глаза. Сердце Гермионы резко бухает два раза подряд, она медленно и глубоко вдыхает.
— Антиаппарационный барьер уже возведён, — Фин шепчет это так тихо, что сначала ей слышится нечто совсем другое.
— Кто-то уже это сделал.
— Это было моё задание.
Она собирается сказать ему, что это вовсе не значит, что никто другой из их команды не мог этого сделать и что Драко вполне на такое способен, решив, что они возятся слишком долго, но взгляд Фина заставляет её промолчать. Она привыкла к дикому выражению глаз людей на войне — будто они животные, которых выследил хищник, но взгляд Фина похож, скорее, на взгляд охотника, учуявшего добычу и теперь преисполненного нетерпения.
Он направляется в ту сторону, где должны находиться Кара и Данфли, его движения больше не бесшумны, а сопровождаются хрустом и треском. Их задачей было сделать крюк влево, чтобы выйти к задней части дома, а план держится на том, что каждый выполняет свою часть работы. Последовав за Фином, Гермиона думает, что чувствует себя так, будто её привязали к машине без тормозов, которая несётся навстречу столкновению, и она понятия не имеет, когда и как это произойдёт и успеет ли она сама увернуться в сторону. Но она твёрдо знает, что не оставит его одного в темноте, и у неё нет ни единого шанса развернуть его в нужную им сторону.
— Фин, — шепчет она, и он останавливается, но только потому, что Кары и Данфли нигде не видно. — Фин, нам надо…
Её затылок обдаёт холодом, тут же превращающимся в жар, который с каждой секундой становится всё невыносимее. Голова Гермионы дёргается в сторону, она хватается рукой за шею, и фиолетовый луч, хорошо видимый в свете луны, рассекает её щёку — холодно и сразу очень горячо. Шея сильно намокает — и дело явно не в поте — и жарко пульсирует, пока сквозь прижатые пальцы что-то вытекает.
Гермиона бросается на колени, чтобы избежать нового ранения, и швыряет в сторону леса Оглушающее заклинание. Атаковали со спины: либо они с Фином появились в крайне неудачный момент, либо Пожиратели знали об их приходе. Гермиона вспоминает об антиаппарационном барьере, когда большая ладонь Фина помогает ей подняться на ноги, её сердце бьётся в основании горла, и всё, о чём она может думать в эту секунду, это онизнаютонизнают. Фин сильно её толкает — она оступается и впечатывается спиной в ствол, — и его Убивающие заклятие окрашивает всё вокруг в зелёный цвет.
— Иди и предупреди их! — ревёт он и бросается в сторону деревьев. В землю, прямо перед Гермионой, врезается новый луч, обдавая джинсы комками грязи.
Оглядываясь по сторонам, она колеблется: нужно ли последовать за ним, или найти остальных, но Авада, пролетевшая всего в пяти деревьях от неё, помогает принять решение. Всё, что она способна сейчас видеть, это Драко, освещённый зелёным светом, с застывшим на лице удивлением он пропадает в темноте ночи, и её ноги отбивают по земле ещё более быстрый ритм, чем собственное сердце.