Он делает шаг вперёд, сгребает футболку Гермионы и притягивает её к себе так, что она врезается в его грудь. Наклоняется, на его виске бьётся жилка, и его глаза иглами впиваются в Гермиону.
— Не смей даже на секунду делать вид, будто ты мне оставила хоть какой-то выбор. То решение было только твоим, и я сделал единственное, что мог в той ситуации. Ты потребовала от меня смотреть, как ты уходишь. Позволить тебе умереть.
— Я не…
— Да, — шипит он. — Уходя, ты выглядела ребёнком, стоящим перед Волдемортом без палочки. И рассчитывала, что я… Ты заставила меня… И теперь обвиняешь меня?
Гермиона морщится от крика, Малфой так поспешно отдёргивает от неё руку, словно она заразна.
— Я не виню тебя! Я прошу прощения, я… Я поблагодарила тебя! Я не этого хотела! Я не имела в виду, что ты должен был меня остановить, и знаю, что не оставила тебе выбора. Я имела в виду… Если ты собирался отправиться… Почему ты пошёл к Люпину? Почему вернулся…
— А что ты сама думаешь? — орёт он и, разводя руки, задевает кулаком лампу, та падает, но не разбивается. Можно подумать, это расстояние между его ладонями содержит в себе все ответы, но там пусто, и Гермиона ничего не понимает.
Она выдыхает, стискивает челюсти и качает головой. Все разваливается на части.
— Это слишком тяжело.
Она замечает, как на его лице мелькает тень замешательства, и уходит прочь.
День: 1473; Время: 12
Небо разверзается с грохотом. Наверняка между началом проливного дождя и оглушающим рокотом грома была какая-то пауза, но Гермиона ничего не заметила. Кажется, будто от этого звука содрогнулся дом, — она резко — до боли в шее — поворачивается к окну.
Это единственный раскат грома за всю грозу. Она час наблюдает за дождём, но больше ничего не слышит.
День: 1473; Время: 15
На фоне чёрной коры и оттенков зеленого небо кажется голубым почти до белизны. На ветке нелепо болтается птичья кормушка — пустая, если не считать виднеющихся внутри каких-то липких комков. Птицы скачут по веткам туда-сюда, и капли недавнего дождя медленно срываются с верхушек массивных деревьев. Влажные листья подрагивают в солнечном свете, и Гермионе вовсе не следует так бояться звуков капающей воды.
Она всегда любила слушать дождь сквозь открытое окно, наблюдать за тем, как беснуется стихия. Сейчас всё иначе: уже почти сгустились сумерки, грязь налипла на ноги, а тело, промокшее под сильным дождём и теперь мёрзнущее под порывами холодного ветра, колотит крупная дрожь. Гермиона прислушивается к окружающим её шорохам, стараясь привыкнуть к шелесту природы, чтобы, в случае чего, различить посторонний звук. Последнее, что ей сейчас нужно, это начать палить по каплям.
Она замечает сквозь листву птицу, устремляющуюся в бело-голубую даль. Туман, укрывающий поросший лесом холм, приближается по мере их продвижения вперёд. Они шумят, подобно надвигающейся грозе: шуршание ткани, шёпот листвы, хлюпанье и чавканье грязи под ногами, хруст сучков, скрип отодвигаемых ветвей, шумные вдохи. Все эти звуки синхронизировались, сливаясь в какой-то древний ритм, предвещающий скорый потоп, и нарастая вместе со жжением в бёдрах.
Дин бежит рядом с ней, и всякий раз, когда она на него смотрит, то видит шрам от своего неумелого лечения. Когда-нибудь она привыкнет, но сейчас думает лишь о Симусе, о том, как Дин оттащил её от края бездны, и как, потеряв надежду, они оба стояли в коридоре. Гермионе постоянно хочет сжать его в объятиях. Ты помнишь ту минуту, когда мы были уверены, что умрём вместе, когда мы остались одни и больше не за что было держаться? Ты помнишь? Хотя она знает, что Дин никогда об этом не забудет, так же, как и она сама. Гермиона частенько оказывалась в опасных ситуациях, приближалась к смерти. Застывала в секунде от неё. В сантиметре.
Но в тот день всё было иначе. В том самом коридоре она попрощалась и с ним, и со своей жизнью, всё шло к тому, что это должно было стать её последним переживанием. И пусть однажды они окажутся совсем чужими друг другу, что-то будет притягивать её к Дину всю оставшуюся жизнь. Именно эта непонятная эмоция заставляет Гермиону испытывать потребность обнять его при каждый встрече и улыбнуться, словно говоря, смотри, мы живы.
Лес заканчивается внезапно, и ей приходится вцепиться в деревце, чтобы не свалиться с холма. Дерево молодое, пальцы почти полностью обхватывают его ствол, но древесина трескается, когда Гермиона уже относительно твёрдо стоит на ногах. Брызги грязи обдают её одежду, но она не обращает на это внимания и разжимает руку, едва за дерево хватается аврор — и под его пальцами ствол ломается. Мужчина валится на бок и с оханьем ударяется спиной о склон. У подножия уже стоят, покрытые грязью и смущённые, три члена их группы.
— Когда мы умудрились пересечь границу маггловского мира? — Дин тяжело дышит и, оглядываясь, хватается ладонью за её плечо, будто в случае падения она сможет удержать их обоих.
Гермиона переводит взгляд на Драко, который слишком занят вытаскиванием карты из кармана, чтобы отвечать на вопросы. Где-то внизу раздаётся какой-то неприятный гул — опустив глаза, она видит машину, проезжающую по луже. Четверо упавших бойцов пытаются вскарабкаться обратно, но склон слишком крутой и скользкий. Прямо перед ними проходит шоссе, на другой стороне которого расположилась школа. Дорога слева исчезает в лесу, а справа от подножия холма виднеется магазин. Чуть дальше Гермиона может разглядеть вывеску ресторана. Не видно ни дома, ни какого-то другого здания, которое бы зловеще пряталось среди деревьев.
Она убирает свою палочку обратно в чехол под мышкой. Раньше она носила его на бедре, пока как-то раз по совету Драко не поэкспериментировала в пустом убежище и не поняла, что так можно быстрее выхватить оружие. Вот только однажды, ещё не привыкнув в новому положению чехла, она чуть не сошла с ума от страха, решив, что потеряла палочку, — Лаванда тогда смеялась над ней как ненормальная. Гермиона с нетерпением ждёт тот день, когда ей больше не придётся стоять в коридоре, проверяя, как быстро она вытащит палочку, чтобы сбить со стола цветочный горшок. Когда всё закончится, она больше не будет носить этот чехол. И как-нибудь оставит палочку дома — просто потому, что сможет это сделать.
Как бы там ни было, ей теперь в любом случае жить без магии в течение шести месяцев. Гарри, Дин, Анджелина и Джинни отделались тремя. Лаванда тоже получила шесть — это было их второе нарушение. Они понесут своё наказание после войны, но всё равно ещё не скоро рискнут выйти из дома без палочки. Гермиона подумала, что могла бы пожить у родителей, но это было бы похоже на бегство, пусть даже война и будет окончена. Она ни в чём не уверена дальше сегодняшнего вечера. Быть может, после войны она перестанет так переживать. И даже позволит событиям идти своим чередом.
— Твою мать, кто рисовал эту карту? — рявкает Драко и комкает бумагу в кулаке.
— ПиП, — бормочет какая-то девчушка за спиной Гермионы, напуганная тоном Драко и своей первой операцией в рядах Ордена. Гермиона не может припомнить, ни чья она дочь, ни её имя.
— Просто охренительно, — рычит в ответ Малфой и бросает к ногам бумажный шарик. Гермиона косится на него, но ничего не говорит, потому что и сама слишком часто мусорит.
Драко впервые прибегнул к помощи ПиП в ходе подготовки к операции, которой он руководил. Этот отдел был сформирован год назад из тех авроров, которые больше не могли сражаться из-за полученных увечий, или тех, кто по каким-либо причинам не мог принимать участие в битвах. Теперь там работала Чжоу, лишившаяся пальцев. Планирование и Подготовка — эти ребята чертили карты, готовили списки свободных бойцов и разрабатывали план для каждой операции. Последнее слово оставалось за командиром — он мог воспользоваться какими-то наработками, а мог от всего отказаться.
Гермиона сильно сомневается, что Драко ещё хоть раз обратится к ним за содействием.
— В одной из этих машин обязательно должен быть GPS навигатор. Мы сможем определить своё местоположение и соотнести его с координатами места назначения, — Дин смотрит на Драко, который явно не понимает, о чём он говорит, и колеблется, согласиться или нет.