Ведь Гарри знаком с этим громадным чувством вины — глубоким, болезненным и всепоглощающим — так же хорошо, как и Гермиона. И они нигде не смогут от него укрыться. Его невозможно запереть в каком-нибудь закутке мозга под названием «Война». Это хранится в костях, в стенках сосудов, ощущается в тяжести дыхания.
День: 1471; Время: 11
— Ты даже не представляешь, насколько это было мерзко, — Лаванда морщится от отвращения, Гермиона кривит губы от воображаемой боли, а Гарольд прекращает улыбаться. — Знаешь, в маггловском мире можно сдать кровь… Я всегда думала, что это несколько странно: отдавать частицу себя, понимаешь?
— Ну, это помощь людям, котор…
— Знаю, — торопливо обрывает подругу Лаванда, взмахивая единственной рукой. — Но я думаю, если бы не боль и не ситуация… Я имею в виду, ты понятия не имеешь, что это такое: оставить свою руку на земле. Увидеть часть своего тела, которой я владела, которую знала, и оставить её лежащей под ногами, словно ботинок или что-то подобное.
— Она её сохранила.
— Что? — Гермионе кажется, что сейчас выражение её лица ещё гадливее, чем у Лаванды.
— Ну, однажды я умру… от старости, — Лаванда тянется к прикроватному столику и стучит по нему, — и я хочу быть похоронена с моей рукой. Она находится здесь, в ящике.
Гермиона, моргая, таращится на неё, пока не осознаёт, что надо что-то сказать:
— Ну, это… здорово, Лав.
— Понимаю, это несколько странно, но она моя. Я не собираюсь приходить и навещать её, — Лаванда смеется, и Гермиона не может не хихикнуть в ответ.
— То, что ты сделала, — это настоящая храбрость.
Лаванда пожимает плечами и опускает глаза на простыни.
— Я знаю, люди много чего думают обо мне. Но я лучше потеряю руку, чем своих друзей.
— Вряд ли теперь хоть кто-то будет в этом сомневаться, — Гарольд ухмыляется, проводит большим пальцем по виску Лаванды и отправляется в ванную комнату.
— Почему… — начинает Гермиона, вглядываясь в больничные простыни перед тем, как провести по ним рукой. — Почему вы, ребята, прятались под крыльцом?
— Мы ждали, пока вы откроете дверь. Это было единственное подобие укрытия. Мы смогли убить Пожирателей, которые появились на пороге, — вот такой сюрприз, — а затем расправились с остальными. Нас было только трое. Если бы мы остались на…
— Открытой местности, вы бы…
— Ага, — в комнате воцаряется тишина. Гермиона прекращает подыскивать слова, когда Лаванда взволнованно дёргает её за ладонь. — Слушай, Миона… Я знаю, что это уродливо, весь этот… цирк страшилищ, однорукость…
— Что? Лаванда…
— Нет, правда… Ну, Гарольд соврёт, потому что любит меня. Но… Я… Я симпатичная? То есть…
— Лав, — Гермиона фыркает от смеха и пихает подругу в коленку. — Ты прекрасна.
Гермиона продолжает улыбаться, несмотря на мерцающие в глазах Лаванды слёзы, потому что уверена: так надо.
— Правда? Я не экспонат шоу уродцев?
— Нет! Когда-нибудь туда могут попасть твои волосы, но… — Гермиона касается её, надеясь, что она поймёт.
— Мои? — Лаванда начинает истерически смеяться, и Гермиона улыбается, довольная, что смогла рассмешить подругу, хотя бы в этот раз.
День: 1472; Время: 8
Люпин закрывает папку, набитую листами пергамента, в которых содержится информация о самых тяжёлых годах её жизни.
— Ты не оставляешь мне особого выбора.
— Знаю.