Читать книгу «The Fallout (ЛП)» онлайн.
— Мы все рискуем.
— Знаю. Именно поэтому мы отключаемся. Не думаем обо всех погибших — просто не можем. Предоставленный своим мыслям, окружённый хорошими людьми, которые так же сильно желают выбраться отсюда… Я хочу схватить всех вас в охапку и сбежать. Хочу, чтобы Пожиратели добились своего, а мы все снова начали жить, пусть где-то ещё, вместо того, чтобы умирать. Понимаешь?
— Ты должен помнить, что…
— Вот оно! Малфой — это мой способ контролировать себя, знаю, это звучит дико, но так оно и есть. Каждый раз, когда я длительное время не участвую в сражениях, когда успеваю убедить себя, что не такой уж я и храбрый, то смотрю на него и воображаю Тёмную Метку и капюшон. Смотрю, вспоминаю Хогвартс и всё то, что он сделал. Иногда я вижу в нём его отца. Я игнорирую всё то, что замечают другие люди, потому что мне нужна эта ненависть. Понимаешь?
Захлебнувшись воздухом и словами, Гермиона замирает, но всё же признаётся:
— Нет, не совсем.
— И в этом всё дело. Гермиона, ведь я думал, что ты меня поймёшь. Думал, что уж кто-кто, а ты увидишь, как мне это нужно. Девчонкой ты прошла через ад. Он ненавидел тебя из-за твоей крови. Ты была для него олицетворением всех тех, кого он должен был убить ради победы. И ты должна его ненавидеть так же, как я. Должна ненавидеть — либо для того, чтобы напоминать самой себе, либо потому, что он заслуживает такого отношения, либо потому, что тебе это нужно.
— Симус, у меня нет нужды ненавидеть его. Я ненавижу Пожирателей Смерти. Драко такой же член Ордена Феникса, как и все мы, — тихо возражает Гермиона, а Симус смотрит на неё с мольбой о понимании, которого она не может ему дать.
— Знаю. Но мне кажется, будто я впустил сюда одного из них… Мне необходимо ненавидеть их всех, всех тех, кто пришел с той стороны. Я должен — ведь я их убиваю, Гермиона. Я не могу начать думать о них, как о людях, — иначе я просто сломаюсь. Клянусь тебе, сломаюсь! Понимаю, что это всё глупо. И знаю, что, наверное, Малфой заслужил немного больше… моего уважения. Но это может подождать до окончания войны. Потому что сейчас эта ненависть мне необходима.
Симус произносит последние слова с таким отчаянием, что грудь у Гермионы будто бы стягивает петлей, но она не знает, кто же тому причина. Симус снова садится на кровать и стискивает в пальцах одеяло. Он смотрит на неё и знает, что Гермиона не понимает его, не согласна с ним, но продолжает смотреть так, словно она может передумать, если только он не отведёт взгляд.
— Симус, я…. — она не знает, что сказать.
— Я не должен был говорить все эти гадости. Просто я думал, что из всех нас именно ты сможешь меня понять. И я почувствовал себя… преданным. Но на этой войне мы все делаем такие вещи, с которыми другие люди не согласны. Я ненавижу то, что делаешь ты, а тебе, наверное, не нравятся мои поступки…. Но если я смогу закрыть на это глаза, ты будешь обязана поступить точно так же. И мне очень жаль… Правда. Я бы не вернулся, будь это не так.
День: 1447; Время: 20
Чёрное небо. Позади стена, и холодный камень больно упирается Гермионе в лопатки. Мокрые пальцы скользят по выступам в попытках определить границы кладки, и она знает: на ладонях её кровь. Она бы хотела крикнуть, чтобы выяснить, кто издаёт эти звуки дыхания где-то впереди — друг или враг. Но Гермиона видит шквал разноцветных лучей, обстреливающих камни вокруг неё, и отдаёт себе отчёт: обнаружь она себя, и тут же схлопочет заклинание, а смерть — совсем не то, что она готова принять с лёгкостью.
Вокруг сгустилась непроглядная темнота, в которой зрение совсем бесполезно, — но чужие глаза явно ориентируются в этом мраке. Гермиона ощущает грязь, чувствует холод стены, различает металлический запах крови и резкий смрад Тёмной магии, напоминающий ей о бензине и запахе грязного тела. Она вслушивается в чьё-то сбитое дыхание — чуть дальше и правее. Её чувства до предела обострены инстинктом выживания.
Она нащупывает пальцами край стены, отсутствие кислорода жжёт лёгкие. Едва Гермиона наступает кроссовком на камень, как посторонний звук обрывается. Она резко вдыхает обжигающий огнём воздух и выкрикивает Оглушающее заклинание, направляя палочку в ту сторону, откуда доносилось дыхание. Она бросается за угол в тот самый момент, когда красный луч, освещая её лицо, разрывает темноту — она различает безумную ярость на лице мальчишки, прежде чем тот падает. Гермиона спотыкается, врезаясь ладонями и щекой в камни и грязь возле самой стены. Зелёный луч влетает в кладку как раз туда, где она только что была. Она с трудом выпрямляется и прячется за угол, едва валун под её ногами начинает крошиться.
Она до крови прикусывает язык, ударившись о камень плечом — тем самым, раненым, которое она до сих пор лечит раздобытым Гарольдом бальзамом. Резко завернув за стену, она сначала наугад выпускает заклинание, освещающее пространство вокруг, и сразу следом — Убивающее, целясь в бегущего на неё мужчину. Слова срываются с губ вместе с кровью, и Гермиона боится, что магический эффект будет смазан, но Пожиратель валится лицом вперёд.
Гермиона сплёвывает прямо на свою футболку — ткань тут же промокает — и снова отскакивает за угол. Судя по голосу, первый нападавший уже очухался.
— Ах ты грёбаная сука!
Он снова и снова выкрикивает Убивающее заклятие, лучи беспрерывно обстреливают стену, ломая камни и круша её «щит». Гермиона впрыгивает, снова сплёвывает кровь, но от страха лишь размазывает юшку по губам и подбородку. Она видит нацеленную на себя палочку, но вот зелёное свечение сменяется чернотой, и Гермиона даже не успевает помолиться о том, чтобы оказаться быстрее.
— Авада Кедавра! — выкрикивает она, и её противник снова затихает.
Гермиона делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и чутко прислушивается к окружающим её звукам. Кажется, будто она провалилась в непроглядную бездну, из которой уже никогда не сможет выбраться, и вряд ли она ещё хоть раз равнодушно посмотрит на слепых, пусть они и не нуждаются в её жалости. Гермиона бежит вперёд, стараясь ступать как можно легче, но камни и ветки всё равно выдают её. В голове вдруг мелькает мысль: а что, если она умерла и это и есть то самое место, куда попадают такие, как она.
За спиной раздаётся какой-то хруст, и Гермиона резко оборачивается, поскальзываясь на траве. Голубой свет на конце палочки вспыхивает и тут же гаснет — заклинание срабатывает плохо, — но она успевает разглядеть волосы и блестящие глаза Лаванды.
— Лав, — шепчет она, но даже шёпот выходит слишком громким. Гермиона ждёт шума, летящего в неё проклятия, но ничего не происходит.
— Гермиона… ты в порядке?
— Чуть больше крови, чем обычно, на этом всё. Я в норме, — она сомневается, что подруга в состоянии её разглядеть, но на всякий случай всё же пускается в пояснения.
Вязкая тишина длится слишком долго, и живот Гермионы стягивает тугим узлом от страха.
— Я… ох… Боюсь, про себя я не могу сказать то же самое.
Слова звучат так глухо, будто у Лаванды в горле застрял ком, и Гермиона бежит на её голос, не дожидаясь окончания фразы. Слышится скрип камней, она натыкается на лежащую на земле Браун, ощупывает её одежду и кожу, касается её лица. Ладони становятся всё более мокрыми и липкими, Лаванда скулит от боли, и желчь вместе с пищей грозит покинуть желудок Гермионы.
Внезапно она вспоминает своего пса — у неё был в детстве питомец. Он улёгся и отказывался подходить, до самой своей смерти лишь скуля и хныча вместо того, чтобы выть. Гермиона вдруг со всей ясностью понимает, насколько сложившаяся ситуация серьёзна: рубашка Лаванды насквозь промокла от крови, и всё, что подруга может из себя выдавить, это стоны и тихие рыдания.