— Кто ещё? — спрашивает Лаванда. Создаётся впечатление, что продолжать Люпин не намерен, а задать ему этот вопрос никто больше не осмеливается.
— Я не уверен. Всё, что у меня есть, это лишь предварительная информация, кое-кого я видел, о каких-то пациентах слышал. Мы потеряли Ли Джордана, Мэнди Броклхёрст, Терри Бута, Шэрон Ливора, Ханну Эббот, Дона Китса, — он замолкает, встречается глазами с Гермионой — и они оба выдыхают, — Невилла Лонгботтома.
Из горла Гермионы вырывается невольный всхлип.
— Что?
Это даже словом нельзя назвать — бульканье слюны и горя. Гермиона вдруг теряет способность дышать. Кто-то кладёт ей на плечо руку, и это помогает собраться с силами и вернуться в действительность.
Люпин на мгновение опускает глаза, заталкивая свою боль в те страшные уголки души, в которых они хранят ужасы войны. Но Гермиона так сделать не может: всё, что она сейчас чувствует, — это боль, ломающая кости и сотрясающая тело.
Она запихивает в рот кулак, впивается зубами в костяшки пальцев, и её всю колотит от рыданий — тихих, отчаянных, горьких. Перед мысленным взором проносятся тысячи эпизодов, когда она видела лицо друга. Они сменяются, словно страницы альбома с воспоминаниями, который Гермиона, стараясь залечить рану, выуживает из памяти. Ох, Невилл, Невилл, Невилл — она не может в это поверить, потому что это не по-настоящему.
— Нам надо ещё многое выяснить — думаю, на это уйдёт несколько дней. Но всё, что требуется от вас, это вернуться в штаб-квартиру, — Люпин снова говорит о делах, потому что должен, и никто, кроме него, ничего не сделает.
— Зачем? — Гермиона понимает, что Джастин тоже плачет, но взглянуть на него не может.
— Пропали Гэррет Юст и Рон Уизли.
Гермионе повезло, что за её спиной оказались стулья — иначе бы она упала прямо на пол.
— Пропали?
— Мы полагаем, их захватили в плен. Мы хотим задействовать в поисках всех, кому позволит здоровье, — Люпин быстро оглядывается по сторонам. — Я выйду отсюда сегодня в шесть вечера. И рассчитываю, что вы, проинформировав всех о собрании в семь часов, будете в Штабе.
— Есть, сэр.
Гермиона не сразу поняла, что все остальные ушли, — лишь когда Люпин привлёк её внимание, она, оторвавшись от пола, заметила, что они оставались вдвоем.
— Мы найдем его. Они всё ещё живы… Ты же знаешь: Рон слишком важен, чтобы этим не воспользоваться.
— Да, — откликается она, и её голос кажется слабым даже ей самой.
— Посетителей к Гарри сейчас не пускают, но с ним всё будет в порядке. Я мельком проглядел его карту.
— А что… — Гермиона замолкает, откашливается и, отбросив неловкость, продолжает: — А что с Малфоем?
На лице Люпина мелькает неясное выражение, и хотя у Гермионы нет сил об этом задумываться, оно кажется ей ласковым.
— Три-ноль-шесть.
— Что?
— Палата 306, Гермиона.
День: 1436; Время: 13
После ухода Люпина она поднимается с кресла далеко не сразу. Гермиона, наверное, проплакала около часа, прежде чем, наконец, смогла взять себя в руки. Несмотря ни на что Невилл всегда казался таким… чистым, невинным. Ей и в голову не приходило, что он не доживёт до конца войны. Но сейчас не время об этом думать, не время скорбеть или замыкаться в себе. Надо найти Рона — ещё только предстоит положить конец этому кошмару.
Всё, что Гермиона может сейчас сделать, это сохранить в сердце все свои утраты и дождаться окончательного исхода, чтобы потом найти место каждой из них. Она не вправе думать о своих потерях, но в состоянии притвориться, что их никогда и не было. Невилл просто… находится в каком-то убежище, отсыпается этим утром, ведь так? Вот и всё, полный порядок, он впорядкеснимвсёбудетхорошопотомучтопотому… Потому что это Невилл. Наверное, он дремлет, принимает душ или занят какой-нибудь игрой. Что же до неё, то у Гермионы есть неотложное дело, и она уверена: последнее, чего бы хотел Невилл или любой другой из её списка погибших, это чтобы она сидела и оплакивала их, когда то, ради чего они умерли, ещё не окончено. Гермиона не собирается обесценивать эту жертву. Ни за что.
Ради Рона ей нужно быть сильной. Она должна найти друга — и сделает это. Если потребуется, перевернёт мир. Гермионе остаётся лишь надеяться на то, что с ним всё хорошо, что он держится, он сильный… Она и так знает, что Рон сильный и будет в порядке, если сохранит присутствие духа. Люпин прав: Пожиратели Смерти не станут пока ничего предпринимать — не теперь, когда, лишившись лидера, они заполучили Рона и шанс отыграть позиции. Они в курсе, что именно значит Рон для Гарри (потому что для Тёмной стороны — и может быть, для Ордена тоже — важен только Гарри, а все остальные не особо существенны). У него всё будет хорошо, но требуется как можно быстрее разработать план — и все они должны быть в здравом рассудке. Чтобы помочь другу, трезво должна мыслить она, — и чёрт побери! — ради Рона Гермиона возьмёт себя в руки.
В палату под номером 306 Гермиона идёт подобравшись, с прямой спиной, вздёрнутым подбородком и лицом, покрытым пятнами от слёз. Она осторожно выглядывает из-за двери: Малфой бодрствует и смотрит прямо на неё, будто ожидая её прихода. Сердце молотом бухает в груди, адреналин буквально сочится сквозь кожу. По крайней мере, Драко жив. Жив и находится здесь. Гермиона просто стоит и внимательно на него смотрит, и, наверное, он понимает, как ей это нужно, потому что молчит, не позволяя себе никаких колкостей. Он отвечает ей тем же, ощупывая глазами её фигурку и наверняка догадываясь, почему Гермиона так плохо выглядит.
Она проводит рукой по волосам, заходит в палату и по непонятной причине чувствует себя глупо. Внутренности снова стягиваются узлом, и отчего-то ей вдруг очень хочется, чтобы Драко был тем самым человеком, которому она могла бы броситься на шею и, уткнувшись в плечо, откровенно поведать обо всех своих горестях и волнениях.
— Привет.