Постепенно ярость Гермионы утихает, но в её груди по-прежнему бурлят волнение и беспокойство. Выныривая из своих мыслей, она испуганно вздрагивает, услышав громкий вздох и заметив светлую шевелюру. Малфой ворчит и ругается себе под нос, жалуясь на мебель и мебельщиков, — он подтаскивает диван к журнальному столику. Покончив с этим, слегка раскрасневшийся, он сдавленно выдыхает и плюхается на сиденье.
Откидываясь назад и устраиваясь со всем возможным комфортом, Драко сверлит Гермиону пристальным взглядом. Та моргает и переводит глаза на книгу, которую вот уже час пытается читать.
— Грейнджер, ты знаешь, что служит двигателем революции?
— Сердце.
— Мне кажется, нечто иное. Я бы назвал это готовностью. Готовность пойти на риск и пожертвовать всем в надежде на достижение того, без чего ты не мыслишь своего существования. Твоя жизнь, твои права, собственность, семья… да что угодно. Готовность иметь дело с последствиями своего бунта в независимости от успеха или поражения.
Гермиона закрывает книгу, откладывает её в сторону и, всматриваясь в Малфоя, пытается понять: это монолог или диалог? Она не знает, что на это ответить — кроме как, наверное, согласиться, — но слова, замершие на языке, кажутся какими-то жалкими.
— Требуется недюжинная сила и храбрость, чтобы решиться иметь дело с катастрофическими последствиями. Но если ты идёшь на такой риск, это значит, он того стоит. Грейнджер, ты готова отвечать за свои поступки?
— Последствия чего?
— Твоей операции.
— Я… Что именно ты имеешь в виду?
— Ты готова разработать другой план для возможного спасения ваших жизней?
— Я… не могу. Его в любом случае не получится реализовать.
— Ты.
— Я?
— Это сделаешь ты, — медленно поясняет он. — Ты же хорошо соображаешь, разве нет?
— Малфой, я не могу планировать подобные операции. Я… Для такой работы есть гораздо более подходящие люди. К тому же я не могу просто что-то предложить и рассчитывать, что мою идею одобрят остальные члены команды. Да у меня даже нет никакой возможности с ними связаться.
— Есть.
— Неужели?
— Ты же всех их увидишь перед началом операции, так? Конечно, тебе придётся изложить свою идею в присутствии аврора, но сделать он ничего не сможет.
— Он подаст на меня рапорт. Меня уже отстраняли, и что будет, если Грюм узнает об этом? Меня же до конца войны засадят за офисный стол или упрячут в тыл.
— Значит, ты не хочешь.
Малфой начинает вставать, но его движения ювелирно выверены. Гермиона замечает: он садится обратно ещё до того, как она просит его остаться.
— Если я могу помочь людям, то сделаю это. Но у меня нет плана. И я понятия не имею, с чего начинать.
— Именно поэтому я и собираюсь тебя научить, — он поднимает с пола коробку, устраивает её на столе, достаёт оттуда и раскладывает шахматную доску.
— Шахматы?
— Шахматы.
Малфой извлекает фигуры, располагая их на клетках, — Гермиона наблюдает за его сосредоточенным, задумчивым выражением лица, следит за длинными пальцами, выуживающими резные фигурки.
— Хорошо, Грейнджер. Я тот, кто принял на верхушке башни неверное решение, присоединился к Тёмной Стороне Волдеморта, чтобы помочь ему устроить геноцид магглов и магглорожденных. Ты — девочка, повстречавшая Мальчика-Который-Выжил и никогда не прекращающая сражаться с ним бок о бок во имя Света.
Гермиона замирает.
— А нельзя было просто сказать, что ты играешь чёрными, а я белыми? Это отдаёт мелодрамой.