— Что?
— Я сказал, доставай портключ.
— Почему?
— Ты — обуза.
— Чт… Я… Я никоим образом не могла догадаться, что это дерево — гнилое, и оно сейчас рухнет.
— Твоя глупая ошибка выдала наше местоположение Пожирателям Смерти. И я даже не говорю о том, что ты постоянно наступаешь на ветки и плохо ориентируешься в темноте. Ты нам не нужна, у нас хватает членов команды. Доставай ключ.
— Но…
— Немедленно, — требует аврор — его красное от раздражения лицо покрыто потом.
Качая головой, Гермиона открывает рот — от того, что все на неё пялятся, её охватывает смущение.
— Как я могу не наступать на ветки…
— Грейнджер…
— Мы же в лесу, и…
— Я. Сказал. Немедленно. Не ухудшай ситуацию — иначе я доложу в штаб, что, похоже, ты не умеешь подчиняться приказам.
— Хорошо, — зло шипит она и буквально вырывает портключ из кармана.
День: 1293; Время: 23
Этим вечером Драко делится с ней попкорном добровольно, и Гермионе приходит в голову мысль, что ей следует почаще уходить в себя.
День: 1293; Время: 8
Она не сразу понимает, кого видит. Взглянув сперва мельком, Гермиона начинает всматриваться в застывшего перед ней человека с мыслями “неужели это… да нет, невозможно”. И лишь с третьей попытки уяснить происходящее в её голове взрывается фейерверк. А он всё это время лишь стоит да глупо ухмыляется.
Гермиона осознаёт, что со стороны её прыжок больше похоже на нападение, да что скрывать: в некотором роде так оно и есть. Он же смеётся, когда Гермиона врезается в него всем телом и так крепко сжимает в объятиях, что ради глотка воздуха ему приходится отстраниться.
— Рон! Когда ты приехал?
— Вчера. Мне надо уходить через…
— Ш-ш-ш, нет, не говори мне, — качает головой Гермиона, а Рон, снова улыбаясь, притягивает её в свои объятия.
День: 1294; Время: 7
Резкий леденящий ветер обжигает кожу рук, раздражённую от сухости и мороза. Снега лежит много, и он попадает даже в ботинки — промокшие носки холодят ступни. Сопротивляясь стихии, Гермиона наклоняет голову и думает о весне. Да о чём угодно, лишь бы только отвлечься от стужи.
Хруст-хруст-хруст. За ней тянется след — в метровом снегу она оставляет за собой глубокие ямы.
Ей не хочется думать о Роне, о выражении его лица, когда он смотрит на неё так, будто она ничего не понимает. Гермиона не желает возвращаться мыслями к завтраку и к зародившемуся внутри теплу, равно как и к тому, как до тошноты неловко она чувствует себя рядом с друзьями. Словно не знает их. И будто они постоянно выискивают в её словах и поступках ошибки, потому что её мнение теперь не особо авторитетно.
От этого больно. В груди разверзается полная воздуха дыра, неприятно холодящая нутро. Рону кажется, что она ничего не смыслит лишь потому, что оказалась вдали от них. Но у Гермионы свои битвы, и пусть она не сражается рядом с ним и Гарри, это совсем не значит, что она знает войну хуже. Ей больно, потому что их всегда было трое, а теперь это не так. Гермиона больше не с ними, её отделили, и от осознания этого она чувствует себя ещё более потерянной, понимая, что она не единственная, кто об этом думает и это ощущает.
Она не наивна. Она полна надежды. И это большая разница. Гермиона Грейнджер никогда не позволит себе погрязнуть в пучине жалости к себе и начать думать, будто надежда означает наивность. Она отказывается так делать. Может, война изменила её, но уж точно не сломила.
Хруст-хруст-хруст — нарастает звук, совсем не похожий на тот, что издают её шаги. Гермионе не надо оглядываться, чтобы понять: он рядом. Чтобы сообразить, кто это, нет нужды слышать его запах или голос. Ей хватает своих собственных ощущений: того, как встают дыбом волосы на загривке, как в теле появляется лёгкость.
Сначала он сохраняет дистанцию. Бредёт где-то сзади, следуя за Гермионой сквозь снег и пустоту. Она пытается усложнить маршрут: карабкается по холмам, петляет, пробирается сквозь заросли. Она думает, что Малфой отстанет. Повернёт к дому, отказавшись от этой затеи.