— Это была самозащита.
— Ну, конечно! — да пусть говорит, что хочет. Гермиона же понимает, что с Малфоя не убудет, если он хотя бы раз подурачится как нормальный человек. — Мне холодно.
— Именно ты затеяла игры со шлангом в конце осени.
— Это была самозащита.
Он улыбается, отворачивается и снова упирается взглядом в потолок.
— Ну, конечно.
День: 1250; Время: 16
Гермиона два дня проводит с Джинни и каждые десять минут порывается обо всём ей рассказать. Но ей страшно и стыдно, как никогда раньше до этого. Одно дело знать, что ты делаешь, и получать от этого достаточно удовольствия, чтобы не останавливаться, и совсем другое — рассказать об этом кому-то, кто наверняка постарается объяснить, насколько это плохая затея.
«Он изменился», — сказала бы она подруге. Гермиона не совсем понимает, как именно, но этих перемен хватает, чтобы продолжать общение с ним. Есть в Малфое что-то притягательное, интригующее. Интересно, наркоманы испытывают именно такие чувства?.. Понимают, что делают что-то неправильное, и подозревают, что должны остановиться, но тот предел, который позволил бы бросить пагубную привычку, ещё не достигнут.
Иногда, не видясь с Малфоем несколько дней подряд, Гермиона проговаривает это вслух и смеётся над нелепостью своего сравнения. А иногда задаётся вопросом: а что бы она стала делать, окажись он рядом, когда она бы не была столь одинока.
========== Четырнадцать ==========
День: 1256; Время: 1
Прямо у самого лица ощущается дыхание, так похожее на её собственное. Пытаясь поудобнее устроиться в этой крошечной комнатушке, Лаванда утыкается кроссовком в ногу Гермионе. Они не столько слышат, сколько чувствуют, как мимо двери проходят Пожиратели Смерти, и Гермиона старается дышать беззвучно, но каждый вдох шумом отдаётся в ушах. По венам бежит адреналин, сердце испуганно замирает. Гермиона никак не может поверить, насколько близки они были к провалу. Она отлично знает, что в случае обнаружения шансов выбраться живыми у них бы не было.
— Гермиона? — слишком громко шепчет Лаванда. Страх так усиливает каждый звук и каждое движение, что Гермиона не сомневается: стоит ей лишь шевельнуть пальцем, и враг выбьет дверь.
— А? — почти что одним выдохом откликается она, продолжая сверлить взглядом то место в темноте, где, по её представлениям, находится дверь.
— Ты… Ты хоть раз задумывалась о том… Чтобы не вернуться назад? Например… Например, остаться здесь и просто не вернуться. У меня есть родственники в других странах, есть места, куда я могу уйти. Мы можем просто… спрятаться. Тебе приходят в голову такие мысли?
— Нет.
Лаванда замолкает — и это хорошо, но Гермиона оказывается права, решив, что та ещё не до конца высказалась.
— Я просто так устала всё время бояться.
Гермиона убеждается, что за дверью больше никого нет, и поднимается на ноги.
— Мы бы не были людьми, если бы не боялись. Люди могут умереть в любой момент… и дело не в войне, такова жизнь.
— Это совсем другое.
— Знаю, — Гермиона нащупывает ручку и смотрит в сторону Лаванды. — Ты идёшь?
— Ты возненавидишь меня, если я откажусь?
— Нет.
Воцаряется тишина, слышатся шорох и стук, затем Лаванда касается её бока.
— Пойдём.
День: 1257; Время: 8
Шум за спиной издают друзья, а не враги, — Гермиона должна постоянно себе об этом напоминать, потому что эти звуки её пугают. Она не может припомнить, когда ещё была настолько напугана… Речь не о каком-то конкретном моменте, а о войне в целом. Эта эпоха, декада, столетие, состоящие из крови, пыли и ржавчины, что пробрали до самых костей, не дают быстро двигаться и кажутся тяжелее, нежели выросшая перед носом каменная стена. Это хуже монстров, засевших в детстве в тёмном углу её комнаты (и которые оказались результатом выброса её магии), потому что теперь монстром стала она сама. Чудовищем слева, что пялится на чудище справа и спрашивает само себя: а видно ли его?
Гермиона считала, что отвага для неё не пустой звук, и в каком-то смысле так оно и было, но вот только совсем иначе, чем теперь. Она и понятия не имела, что значит быть храброй, таиться в грязи и изнывать от ожидания вместо того, чтобы сражаться. Бояться этого самого бесстрашия и самой себя. Себя, своей палочки, своей склонности бежать сломя голову навстречу опасности. Так что же такое храбрость? Слово на памятнике, награде, могильном камне? Возможно, у того, чем обладает Гермиона, есть другое название, а может, и вовсе нет имени. Может статься, имени нет и у самой войны. Простые слова и буквы, строчные и прописные, слишком банальные и ничего не значащие, чтобы верно описать эти минуты. Ведь происходящее чересчур велико и важно, чтобы выразить его глупыми словами.