Иван качнулся вправо, сбивая прицел, нырнул влево и в прыжке ударил ее в челюсть кулаком.
Щелкнул выстрел, военврач тихо ойкнула и медленно осела на землю.
Позади раздался сдавленный вскрик.
Иван резко обернулся и увидел, что Петруха стоит на коленях, зажимая рукой правую сторону груди.
Иван не смог даже выматериться от горя.
К счастью, пуля попала якуту в ребра и, судя по всему, никакого особого вредя нанести не смогла.
А Никифор… он уже был мертвый.
Дальше Ваня пинками выгнал Курицыну из балагана, заставил ее перевязывать якута, пообещал закинуть туда гранату, если женщины не заткнутся, связал руки Селиверстовой, достал фонарик и начал осматривать землянки.
И в первой же опять заледенел от горя, потому что вместе с дохлым Сидором, нашел там изорванную осколками Любашу, одну из неожиданных попутчиц, судя по всему добровольно ночевавшую с главарем «партизан».
К счастью, во втором убежище, кроме недобитых псевдопартизан никого не было. Добив раненых, Ваня вышел на улицу, дрожащими руками вытащил сигарету из пачки, закурил и вошел в третью, где держали партизанского связного.
Совсем молодой мальчишка, с распухшим, изуродованным побоями лицом сидел в углу, привязанный к столбу.
Увидев Ваню, он что-то гневно прошепелявил и сплюнул.
– Не шипи парень… – Иван присел рядом и перерезал веревки на ногах и руках связного. – И не вздумай дергаться. Свой я, хотя по виду и фашист. Задание у меня такое, секретное. Думаешь мне самому не противно. Но надо.
Мальчишка настороженно зыркнул на Ваню, но смолчал.
– Мне твои секреты нахрен не нужны, мне помощь твоя нужна, – Иван устало покачал головой. – Понял? Сам я не справлюсь. Ходить можешь? Тогда идем. Да не шарахайся. Сидора с его вертухаями мы положили. Вот… молодец… держись рядом…
– Ну что? – первым делом он подошел к Курицыной.
– Жить будет, но надо операция и покой, – угрюмо пробурчала военфельдшер. – Пуля надломала ребро и вошла в правое легкое. Но неглубоко.
Петруха бледный как смерть лежал на боку быстро, но беззвучно шевелил губами, видимо безжалостно материл Ивана на своем мудреном языке.
– Тварь! Фашист! Я тебе горло перегрызу! – бесновалась пришедшая в себя Варвара Сергеевна. – Военфельдшер Курицына, я вам приказываю! Под трибунал…
В аккомпанемент ей из балагана доносились тихий вой и причитания.
– Вот видишь? – пожаловался Иван мальчишке. – А все так хорошо начиналось. Объясняй давай. Мне они не поверят.
Тот посмотрел на Ивана, солидно откашлялся и, болезненно морщась, неожиданно сильным голосом приказал Селиверстовой:
– А ну заткнись тетка! Не партизаны это были, а сволочные предатели. Вишь, как меня приголубили. А с этим мы разберемся, но не фашист он. Вроде не фашист… – он на мгновение смутился, но быстро выправился. – Значится, отставить ругаться!
Ваня облегченно выдохнул, ушел в сторонку и достал флягу с коньяком. Пару глотков и еще одной сигареты хватило, чтобы немного прийти в себя.
После чего он вернулся к Селиверстовой и развязал ей руки:
– Вставайте, только без глупостей.
Врачиха всхлипнула:
– Прости меня Ванечка, пожалуйста.
– Это вы у него просите прощения, – Ваня покосился на якута. – А лучше сделайте так, чтобы он выжил. Потому что, если Петруха не выживет, я вас просто повешу. Вам все понятно?
Селиверстова быстро кивнула.