Но особо огорчаться не стал. Каким-то непонятным образом, штрафная рота для него стала родным домом. И как бы это странно не звучало, уходить из нее он не хотел.
Уже в расположении, Ваню вызвали в канцелярию и заставили раздеться догола.
Присутствовал ротный, замполит, особист и два командира взвода. И все они дружно пялились на Ивана.
– А ну повернись? Теперь в другую сторону. Ногу отставь. А это что? Не, целый… – разочарованно хмыкнул Огурцов.
– А парень счастливчик, – Уланов просунул палец в дырку от пули на воротнике гимнастерки и показал остальным.
– И вот, – Рощин пнул сапог. – Голенище прострелило. А сам целехонек.
– Вот так, – резюмировал ротный. – Кому-то до хера, а кому-то ни хера. Ладно, Андрей Владимирович, пишите представление на Куприна. Распишите покрасивей, не мне вас учить. И позвоните, сами знаете кому…
– Все сделаем, – ответил особист за замполита, потом спохватился и погнал Ваню из канцелярии. – Свободен, красноармеец. Собирай обмундирование, оденешься уже за дверью. И да… молодец!
Все дружно покивали и выставили Ивана.
Никаких особых эмоций по поводу случившегося Ваня не испытывал. По сравнению с его прошлыми приключениями, захват летчика смотрелся как детское представление против спектакля Большого театра. Что до ранения, которое позволило бы отбыть срок досрочно? Ну что же, не повезло, значит не повезло. И вообще, штрафников лучше кормят. На представление о героизме, по которому тоже могли снять срок, тоже особенно не надеялся, а точнее совсем не надеялся. Делов-то, немца в плен взял. Опять же, пока представление дойдет, пока его рассмотрят и решат по существу, штрафная рота уже будет на фронте. Ищи ее там.
– Плевать… – Иван пожал плечами, оделся и побрел досыпать в казарму.
Но перед тем, успел заметить военный мотоцикл, заехавший в расположение. В котором, в коляске сидел…
Сидел старший лейтенант Сильверстов. Тот самый командир особой группы при Особом отделе Второй ударной армии.
Ваня его точно узнал, несмотря на накинутый капюшон маскхалата.
А утром штрафная рота отправилась на фронт.
Глава 6
Старший лейтенант Корнеев исчез. Скорее всего его забрали гебешники, приезжавшие в ночь перед отправкой на фронт. Вместо него командиром третьего взвода назначили совсем молодого старшего лейтенанта Сиволапова, догнавшего роту на марше.
Командование молчало, а мнение штрафников опять разделилось, одни говорили, что Корнеева самого отправили в штрафбат, а другие утверждали, что просто перевели в другую часть.
Взводный Рощин, не упускавший возможности перебросится с Иваном словечком, выразился по этому поводу так:
– Как ты говорил, красноармеец Куприн, правда у всех своя. Но вышестоящему командованию плевать на нашу правду, потому что она у них тоже своя, при том, почти всегда отличающаяся от нашей…
Иван был полностью с ним согласен и почти сразу же забыл случай с Корнеевым и Велигурой.
Честно говоря, Ваня подозревал, что после марша их сразу кинут в бой, но в который раз ошибся. Рота заняла участок обороны, откуда ушла предыдущая часть, так что первые дни Ивану приходилось в основном работать лопатой.
Прямо впереди, за немецкими позициями находилось Тартолово, еще дальше Синявино. Вокруг простирались очень знакомые Ивану торфяные болота. Но позиции штрафников находились на холме, так что в траншеях было сухо.
Немцы вели себя довольно лениво, лишь изредка устраивая минометные и артиллерийские обстрелы, авиационных налетов вообще не было, кормили сравнительно неплохо, погода миловала, словом, штрафники чувствовали себя довольно комфортно.
Справа неожиданно раздался громкий лязг.
Ваня резко повернулся на звук и увидел на дне окопа рядом с собой Мамеда. Аллахвердиев лежал на спине с полностью охреневшим видом, таращил на Ваню перепуганные глаза и пытался что-то сказать, едва шевеля побелевшими губами.
– Вы-ва-вым-мыы…
– Бля… – Ваня на корточках переполз к нему, сдернул каску с азербайджанца и задумчиво провел пальцем по длинной царапине на ней.
Как уже успел убедится Иван, ни немецкие, ни советские каски винтовочные пули при прямом попадании не держали, но здесь пуля прошла вскользь, сталь не пробила, только оставив глубокую борозду.
– Да ты в рубашке родился, Аллахвердиев.