— Если ты сейчас скажешь, что я для тебя просто друг, клянусь, Маш, я утоплюсь.
— Даня, я тебя четыре года ненавидела, а сейчас моя мама выходит замуж за твоего отца, — наконец-то обретаю голос.
— По поводу свадьбы: они еще могут и не пожениться.
— Что?? — удивленно восклицаю.
— Дата до сих пор не назначена, папа сомневается. Его рейтинг как отца-одиночки довольно высок, так что образцовая семья, как он изначально хотел для предвыборной кампании, ему не очень то и нужна.
— Подожди, но… — лепечу. — А как же моя мама? Она уже выбрала платье и заказала торт… Сейчас она продумывает с дизайнером цветовую гамму свадьбы… И мы все вместе давали интервью…
— Маш, давай откровенно: твоей маме тоже не нужна свадьба. Им вообще не нужен этот брак. Они не любят друга друга, это чистый расчет, фикция.
Он снова намекает на то, что моей маме нужны от Громова-старшего только деньги? Чувствую, как щеки начинает заливать краской стыда, я отвожу взгляд в сторону и даже порываюсь встать с колен Данила, но он меня удерживает.
— Думаю, я смогу дожать отца и убедить его, чтобы он не женился на твоей матери.
— Что? — все-таки поворачиваю на него лицо. — Ты уговариваешь своего папу не жениться на моей маме?
— Да. Поэтому он все еще не назначил дату свадьбы.
— Зачем ты это делаешь!? — возмущенно восклицаю.
— Затем, что у них нет чувств друг к другу. А у нас с тобой… — Громов запинается, смотрит на меня неуверенно несколько секунд. — У меня к тебе, — поправляет себя. — У меня к тебе есть. Всегда были, Маш. С детства.
Данил замолкает, я тоже не произношу ни звука, и в идеальной тишине комнаты слышно только мое громкое дыхание. Парень аккуратно целует меня в ключицу, что тут же провоцирует во мне взрыв из проклятых бабочек. Затем смещается на несколько сантиметров в сторону и целует снова, доходит до второй ключицы.
Я и сама не замечаю, как вцепляюсь пальцами в его плечо и прикрываю глаза, от заполнившей меня пучины неизведанных ранее чувств.
— Дань…
— М? — продолжает касаться губами неприкрытых участков кожи на моей грудной клетке.
— Мне… надо… идти… — с огромным усилием над собой произношу эти слова.
— Останься со мной.
То ли от ужаса, то ли еще от каких-то новых чувств горло парализует, и я не могу выдавить ни слова. Одним движением Данил валит меня на кровать, а сам нависает сверху. Гладит по щеке, а затем нежно целует в губы.
Я не знаю ни что делать, ни как реагировать. То ли страх, то ли предвкушение чего-то нового и ранее неизведанного заполняют меня с головой. Просто лежу, не шевелясь, позволяя Данилу целовать меня, где он хочет, и гладить по голой ноге. Хорошо, что я ее побрила, вдруг проносится в голове идиотская мысль.
Он сам останавливается где-то в районе сгиба между моей шеей и плечом. Валится лицом на кровать рядом с моей головой и издает обреченный стон.
— Прости, я слишком тороплюсь.
Набираю в грудь побольше воздуха.
— Ты до сих пор не ответил мне, почему ты тогда так со мной поступил? Я бы сказала, что предал нашу дружбу, но сейчас выяснилось, что и дружбы не было, а была только френдзона, но не суть, — на глаза наворачиваются слезы старой обиды. — Почему, Данил?
Он переворачивается на спину рядом со мной, просовывает руку мне под шею и перемещается мою голову к себе на грудь.
— Сейчас я тебе все расскажу, — тихо говорит, запуская пальцы в мои волосы.
Глава 27
Я смотрю в нерешительности на массивную дверь из красного дерева, привезенную на заказ откуда-то из-за границы. Ручка, наверное, на самом деле золотая. Эта дверь никогда не вызывала во мне страха, хотя человек, который сидит за ней, я уверен, хотел бы этого. Вот и сейчас с гордо поднятой головой я несколько раз громко стучу.
— Входи.