— Ты перестанешь следить, дома я или нет. Ты не будешь задавать вопросы, где и с кем я была. Ты прекратишь вваливаться в мою комнату и уж тем более не будешь спать со мной в одной кровати. И ты задашь мне все свои вопросы сейчас и потом больше не будешь требовать от меня никаких ответов.
Данил молчит, явно прикидывая, принимать ли предложенные мною условия.
— Хорошо, — соглашается. — Но я задам тебе любые вопросы, какие захочу, а ты честно на них ответишь. И больше я никогда не буду тебя беспокоить.
— Идет.
Я возвращаюсь на подушку и смотрю ровно в балдахин кровати. Данил лежит рядом и смотрит туда же.
— Как ты жила эти четыре года?
— Я тебе уже отвечала.
— Тогда ты просто перечислила набор фактов. Но мне интересно другое. Как ты жила?
Я набираю в грудь побольше воздуха, думая, что ответить на этот вопрос. Я не настроена сейчас лгать и говорить Данилу что-то, лишь бы отвязаться от него.
— Да обычно жила на самом деле, — тихо начинаю. — До папиной смерти все было так же. Училась в школе, большую часть времени проводила со школьными друзьями. Здесь, в поселке, у меня друзей больше не было. А чуть больше двух лет назад умер папа, и вот тогда все изменилось, — на этих словах глаза наполняются слезами. — Он погиб в автокатастрофе, произошло лобовое столкновение с грузовиком. Папа сразу погиб, а водитель грузовика выжил. Он был виноват в аварии, и его судили. Сидит сейчас в тюрьме, вот только папу это все равно не вернет.
— Тебе его не хватает?
— Да, очень. После папиной смерти наши с мамой отношения испортились. Я сильно переживала папину смерть, а она нет. Через пару месяцев она уже легко могла смеяться какой-нибудь шутке. Мы отдалились. Сначала я не понимала, почему она так легко с этим справилась, а потом прочитала в интернете, что у людей может быть такая защитная реакция на трагедию и стресс.
— Какая такая? — не понимает.
— Отрицать, будто произошло что-то страшное. На самом деле я не знаю, что она чувствует. Может, она действительно уже давно не любила папу, поэтому легко пережила его гибель. А может, это была ее защитная реакция. Но так или иначе, когда я узнала о том, что она собирается замуж за твоего отца, я была в шоке.
В комнате воцаряется тишина, а я чувствуя как по щеке скатывается одинокая слезинка. Непроизвольно шмыгаю носом, что заставляет Данила оторваться от балдахина и повернуться ко мне.
— Ну ты чего? Не плачь, — нащупывает мою ладонь и сжимает ее. Я не выдергиваю руку. — Я очень хорошо помню твоего папу. Знаешь, на самом деле я часто смотрел на него и думал: почему мой отец не такой? Почему мой отец не любит меня так же, как тебя любит твой?
— Ты правда так думал? — удивляюсь.
— Да…
— Мне кажется, твой папа тебя очень любит.
— Не знаю… У моего отца какие-то свои представления о любви. Примерно, как у твоей мамы, — хмыкает.
— А можно я задам тебе вопрос? — осторожно спрашиваю.
— Конечно.
— Где твоя мама?
Данил молчит. Я не выдерживаю и слегка поворачиваю к нему голову. Он снова в задумчивости смотрит на балдахин.
— Она умерла на следующий день после того, как родила меня, — наконец-то говорит.
Чувствую, как ледяной ужас прокатывается по всему телу мощной волной. Мне становится ужасно стыдно за свой вопрос. Данил никогда не говорил о матери, даже когда мы дружили. Я думала, что его родители развелись.
— Прости, пожалуйста, за этот вопрос, — шепчу севшим голосом.
— Все в порядке. У нее были какие-то осложнения при родах. На самом деле она умерла всего через несколько часов после того, как родила меня, но так как стрелка уже перевалила за 12 ночи, то это получился другой день.
От признания Данила в горле встал ком. Пытаюсь его сглотнуть.
— Так, теперь у меня к тебе следующий вопрос, — Данил говорит это слишком бодро и задорно, видимо, чтобы прогнать траурное настроение, возникшее сейчас между нами.