Елена Настасьевна напряглась вся, села прямо. Но никто кроме Мерина этого не заметил.
– Мы не будем убивать своих сына и дочку, только потому что так сказала какая-то бабушка, – непреклонно заявил Влад.
– Я понимаю, звучит странно, но, Влад… – Галка сама была не рада этой идее, – Вы подумайте: от потепления зависит благополучие всеобщее. Не Вы ли всегда искали решение, от которого сразу всем будет лучше?
Но Владимир, который обычно не знает, что и делать, здесь даже не раздумывал:
– Я сказал нет.
Ева же, наоборот, в мыслях потерялась.
Только Галка не верила, что подруга ее поддержит или поймет.
Если уж Ева так долго хотела ребенка, то не позволит даже думать о жертвоприношении.
Но она лишь поджала губы и отвернулась. Поглядела на малышей.
– Кому как не женщине, породившей человека, дозволено лишить жизни?
Вопрос был риторический, и никто не нашелся с ответом.
– Спать пора, – отрезала Ева.
И они просто собрались и вернулись в дом.
Всё.
Ничего не обсуждали, не переговаривались. Как в воду опущенные, все недовольные, напряжённые, молчаливые.
Только в воздухе повисла эта недосказанность.
И весь дом теперь тонул в мыслях, в словах, в решениях, которые озвучить невозможно.
И привычный теплый домашний уют стал пеклом душащим.
Все, что раньше нежность вызывало, теперь не даёт на себя взглянуть спокойно. Заставляет задуматься только об одном.
О смерти.
Жизни двух невинных детей или благополучие всего мира.
Только непонятно, сработает ли?
Как не сработало с видением и Жар-птицей, все окажется опять не тем, чем кажется.
Галка держала Свету на руках, прижимала ее лицо к груди. Не могла глядеть.
Ева с сыном прошла мимо до своих покоев.
Подруги встретились в коридоре.
Посмотрели в глаза друг другу. Мрачно, мучительно, долго.
Они все знали. Все понимали.
Но так ничего сказать не смогли.
Душно. Жарко. Воздух тяжелый, даже вдохнуть болезненно. Лена решила прогуляться. Вышла к воде.