Они сели на нарты, на которых она привезла его.
— В девять я сбежала из приюта и начала искать, где бы хлеба добыть. Воровала, конечно, и попалась. Свинари, милые, чудесные люди. Знаешь, что у них на поверхности морозные склады с тушами и окороками? Человеку туда не пробраться, а вот крыс ничто не остановит. Наступает вечер, мне дают палку в руки и говорят — не хочешь замёрзнуть, двигайся. Кроме мороза, внутри крысы белорецкие, размером с кошку. Человека им загрызть полминуты нужно, а тут я, пигалица, на один укус.
Алёна говорила всё это, как будто о рядовом событии. Голос у девушки был спокойный, но у Искандера холодок пробежал по спине.
Среди всех городов, где бывал Искандер, Белорецк был самым неприятным. Это была наглядная иллюстрация, что будет, если город отдать под власть бандитов. Конечно, руководство города давно переросло примитивный гоп-стоп, рассудив, что на платежах с главного тракта Республики можно будет заработать стабильнее, чем на налетах. Вот только город так и остался городом бандитов, где могли зарезать за копейку, а у детей, кроме криминала, и не было другого пути.
— Я дотянула до утра. Бегала, отбивалась от крыс, хотя они с меня размером, и каждая считала, что я повкуснее замороженной туши. Утром склад открыли, вытащили меня, покусанную, с измочаленной палкой. Потом отвели в какую-то раздевалку. Еды притащили, накормили и засунули в железный шкаф для одежды. Я там внутри и заснула.
— А потом?
— Вечером разбудили, дают палку в руки и снова в бой, — продолжила Алёнка, — и так каждый вечер. Всё ставки делали, когда меня загрызут. Вот только я в приюте дралась, кое-что умела. Свинали стали меня на другие склады отправлять, с их охраной забиваться, что я переживу ночь с крысами. Стали мне и еду нормальную таскать, и вместо моего тряпья стёганку достали, которую крыса не прокусит. Мне то топор, то нож, то дубинку, то арматуру подкинут. Чтобы поинтереснее было.
— Долго ты так?
— Да три года почти, — сказала она, зло улыбнувшись. — Утром, обессилившую, под замок, а ночью вдесятером на склад выпихивают. Я дралась с ними, но там мужики здоровые. Навалятся и толпой вытолкнут, а потом сверху оружие скинут. Ну, ещё и учили драться, чтобы зрелищнее было. Под утро у меня и сил не оставалось прибить кого из них. Иногда крыс не было, они меня по пару недель не выпускали. Там и взвыть можно, сама уже хочешь в ночь.
Она замолчала, вспоминая, потом сплюнула и продолжила.
— Потом пришёл конец моей карьере. Сплю я в шкафу, посреди ночи дверь открывается. На меня старший смены вылупился, огромный как медведь. Вытаскивает меня, и говорит, пошли ко мне комнату, там тепло. Вытащил меня и понёс, я ногами воздуха не касалась. Да не смотри ты так, я ростом и фигурой на пятнадцать выглядела!
Она постучала себя по щёчкам.
— Опять отъела тут у вас по подвалам. Ну и притаскивает он меня к себе, и говорит, по-хорошему давай решим. Ну по-хорошему, так по-хорошему. Я влупила ему ребром стопы в колено, потом прыжок и ударила ногой по шее. Я так на крысах наловчилась — она тебе в ноги бросается, а ты подскакиваешь и тут же ей по позвоночнику. Ему двух раз хватило. Смотрю на труп и думаю, если не свалить сейчас, ночью крысам кинут, но уже без ножа. Мои шмотки у старшего в комнате были, я и свалила. Прихожу в приют, говорю теткам, возьмите обратно. Тетки побрили меня, отмыли, дали матрас в руки и загнали в девчачью спальню. На следующий день сижу на завтраке, молчу. Девки-то сразу поняли, что я уже не та дохлячка, что сбежала три года назад. Видят, что я вся в укусах и шрамах, даже не рискнули выяснять, кто я в ихней иерархии. Парни вот они тупые. Хмырь какой-то из старших подходит и хлеб забирает. Ну я ему влупила пустой тарелкой по роже, столовку кровью залило. Девки мне говорят, ты готовься, они за это вечером тебя всей колдой отмутузят. Типа учат, чтобы мы своё место знали. Ну отмутузят, так отмутузят, думаю. Ещё думаю, что-то они совсем берега попутали. И вот ночь, а я и не сплю, жду. Парни мне подушку мне на лицо сунули, в одеяла скрутили, схватили меня, тащат, пыхтят. Затащили на какой-то склад с железными кроватями до потолка. У двери стоит два десятка брутальных бандюганов, возрастом от восьми до четырнадцати, смотрят. Ещё на кроватях мелочь всякая висит. Я у стены встала, напротив хмырь этот с замотанной рожей, с палкой в руках. Сейчас, говорит, мочить тебя буду.
Они остановились у ресторана Ели и Алёна исчезла внутри, через несколько минут вернувшись с портфелем.
— И чем кончилось, там, в приюте?
— Ну как чем. Они, наверное, и не знали, про то, чем я на складе занималась. Не догадывались про мой чёрный пояс по крысо-до. Кто был поумнее, те спаслись на кроватях — мне было в лом гоняться. Что до остальных, да там бы всех врачей Белорецка бы не хватило, на всю эту толпу калек! Утром иду я завтрак, так девки ко мне ближе садятся, а вся поломанная пацаньва сидит на другой стороне и взгляд поднять не смеет. Вот так, в отдельно взятом приюте Белорецка и наступило равноправие.
Алёна помолчала.
— Вот с Армянином какой-то душок неприятный из детства ощутила. Василь, хоть и тварь ментовская, но ко мне относился, как равной. А эти, армянские… Со мной так уже лет восемь никто не пытался говорить! Даже покойный Рафик, я ему печень отбила, а он всё равно нос задирал.
Девушка протянула ему портфель.
— Ну что стоишь, иди. Тебе же Василь сказал коменданту отдать.
— А ты?
Она с хищной улыбкой посмотрела на ресторан.
— О, у меня ещё осталась дело.
«Институт». Лу. 3 года после начала Зимы
Часы пропищали десять утра.
Лу выключила будильник, села и потёрла глаза. Она думала, что не уснёт от волнения, но стоило ей после всех приключений сесть в кресло, как она тут же заснула. Кто-то заботливо укрыл её. Лу сложила одеяло на кровать, включила свет и умылась в раковине в углу.
«Сегодня, наконец-то», — подумала она с волнением. Зажатый Рыжий отпирался недолго, он признался, что у Нижних есть план, как заставить Верхних уйти. Она сказала, что готова участвовать, и вчера Грей перед утренней сменой шепнул, что завтра её хочет видеть Михаил Петрович, директор Института. Чтобы не выдать приготовления, он сам придёт в госпиталь.
Лифт всё ещё не работал. Ремонтники лениво копались на дне шахты, где еще недавно была вода. Она посмотрела на камеры у дверей, те всё ещё были обесточены. Сейчас она понимала, что это была часть плана. Авария позволила отключить камеры Института, лифты и приводы дверей.
Наверх были и другие пути, самым удобным был грузовой тоннель, которым на Нижний уровень везли запасы до Зимы. Стены тут были без привычного бетона, укрепленные металлическими ребрами с сеткой над головой. Свет ламп переливался на мягких коралловых извивах сильвинитовой руды. Институт был построен внутри калийной шахты.
До Среднего уровня она шла пятнадцать минут. По пути были несколько гермодверей, обычно закрытых, но из-за аварии лифта распахнутых. Навстречу шли люди в костюмах ученых и техников. Из лица были серыми — без искусственного солнца Верхнего уровня люди заболевали.