Чёткий отпечаток в сознании. Боря даже открыл глаза, но преподавателя не услышал. Степаныча на работе не оказалось. Более того, в преподавательской куратор сказал, что он ушёл на пенсию.
— Как это на пенсию? — не поверил Глобальный своим ушам. — Кто тогда вообще преподавать будет?
Куратор не ответила, делая вид, что погружена в работу. А хмурая, седая деканша скупо улыбнулась, и заявила, что всегда готова взять на работу его, как отличного ученика, но для этого придётся закончить педагогический университет. А пока разве что-мастер класс показывать на практике, но для этого нужно наработать ещё не мало лет практики. Пока его могут ставить лишь как удачный пример. Но на этом много не заработаешь.
— Нет, спасибо, работу я себе найду и так, — так же скупо, дежурно улыбнулся Боря. В процессе получения диплома эти же лица говорили совсем другое. Что даже здесь его с руками-ногами оторвут. Чего же изменилось за год?
Как бы то ни было, адрес Степаныча записали на листике. И теперь Боря мог мчаться на микроавтобусе через весь город к родному лицу. Только ехать далеко не пришлось. Остановка через одну. И микроавтобус вскоре припарковался у серого, ничем не примечательного подъезда возле детского садика.
С полным пакетом гостинцев, Боря приготовился к встрече.
«Раз ушёл на пенсию, то сейчас его там так проводим, что обратно надумает вернуться», — подсказывал внутренний голос и постоянно добавлял: «Щас-щас всё будет! Щас как повеселимся!»
Домофон долго не отвечал. И так и не дождавшись ответа, Боря проскочил в подъезд вместе со стайкой ребятни с ключом. Подниматься на второй этаж долго не пришлось. А вот и искомая квартира. Звонок.
Чётко различимая трель дверного звонка. Ещё одна. Словно птицы поселились в квартире Степаныча. И будили, будили его. А сам хозяин открывать не спешил.
Но настойчивость Бори окупилась. На общую площадку вышел сосед. Дядька лет по сорок пять с округлым лицом.
— Парень, ты к Степанычу?
— Да, к нему. Не открывает что-то.
Сосед присмотрелся к пакетам, затем к военной форме с эполетами. Сопоставил одно с другим и что-то для себя решил. Но на всякий случай задал уточняющий вопрос:
— А кто ты ему?
— Ученик, — немного подумав, ответил Глобальный. Потому как «воспитанник» не звучало, а записывать себя в сыновья было немного странно при живот отце.
«Возможно, живом отце», — поправил внутренний голос: «Хотя какой он тебе теперь отец?»
— А-а, ученик, — сосед толкнул дверь Степаныча. Та стояла закрытой, но не на замок. Достаточно повернуть ручку замка. — Ну заходи, ученик. Там он… на стакан присел.
— Что случилось? — тут же спросил Боря, уже предчувствуя, что ничего хорошего.
— Да… случилось, — вздохнул сосед. — Жена умерла. Его инсультом и разбило. Выходили вот, да… он сдался.
— А родня чего же? Друзья?
— Да нет у него никого, — отмахнулся сосед. — Так что ты удивил, что пришёл.
— Мы дружили крепко. Он мог обо мне рассказывать. Я — Борис.
— Где же ты был, Борис?
— Служил вот. Вот только дембель, сразу сюда.
Сосед покивал, повздыхал, и тут неожиданно с полным спокойствием добавил:
— Хату отжать у старика хочешь? Ну-ну…
Глобальный изменился в лице. И столько всего отразилось в глазах, что сосед предпочёл не слушать ответа и скрылся за своей дверью прежде.
Боря вошёл в помещение. И как в склеп попал. Пыль и сумрак кругом. Зашторены окна, завешаны зеркала в прихожей. А в зале, за столом сидит какой-то старик, держит в руке гранённый стакан и смотрит в телевизор.
— Степаныч.
Ноль внимания. Батарея пустых бутылок тянется от стола до коридора. В зале пахнет ссаньём и отчаяньем. На ковре застарелая блевотина, и ещё много подозрительных пятен поблизости.