Глобальный осмотрелся и в отделение приёмного покоя шагнул. Помещение ближайшее вроде закрыто, а вроде и нет. После нового ремонта двери то старые оставили. Красили летом. А те зимой усохли и щель в палец. Не закрываются двери полностью.
Боря снова приблизился и в щель ту заглянул. А там мужик сидит в смирительной рубашке на кровати. Но ноги свободны. Колени под себя подгрёб и качается. То лбом в подушку тыкается с вопросом «баня или сауна? Баня или сауна?!». То головой качает из стороны в сторону, спрашивая на немецкий манер что-то вроде «быть или не быть?».
И мужик подозрительно знакомый, с лысинкой блестящей.
– Твою мать, Олаф! – воскликнул Боря и в палату без задней мысли вошёл. – Ты чё там забыл?
На него тут же шестеро с кроватей смотреть начали. Все в сонный час послеобеденный тихо сидели. Санитары и расслабились, на обед отойдя. Но с другой стороны, и предмета для обсуждения особо не было. А как новенький появился – загалдели сразу.
Один давай ему про контрнаступление и манёвры рассказывать при преимуществе в воздушных силах и атаку с космоса, если потребуется. Да только чем – не уточнил.
Другой кричит, что масоны доллар на юань меняют, и на крипту налегать нужно, как на самый надёжный инструмент влияния свободной мировой общественности.
Третий заявил пылко, что раньше лучше было, а как сейчас – не ясно, но точно хуже.
Четвёртый молчит, но покрывало над ним дёргается где-то в районе паха. И видно, что занят человек, но общественной движухе рад и одобряет разом.
Все что-то говорят или делают разом, отметил Боря, только Олаф продолжает качаться на кровати и с подушкой разговаривать.
Сантехник к нему поближе подошёл. Плеча коснулся даже.
Не узнал, может?
«Что руки связали, это ничего. Он и раньше то ими особо не работал. Главное, чтобы голова на месте осталась», - прикинул внутренний голос: «Ну или чем он там раньше думал, когда в Россию собирался на заработки?».
Боря хмыкнул, но внутренний голос добавить ничего не успел.
Рядом мужик подскочил, принялся раздеваться и кричать:
– Они же всё распыляют! С самолётов! Ночами. Мы все болеем же, кашляем. Аж устали. А они там себе сидят и радуются. А всё почему? Потому что вакцина – яд, а прививка – микро-чипирование. Нам же когда жидких терминаторов ввели всем, мы сразу от божественной сути обнулились. В рай нас больше не возьмут. Это уже как пить дать. А выпил я за свою жизнь не мало. А тут иду в магазин – белый снег. Иду обратно – жёлтый. Распыляют? А? Нет, ну распыляют же!
Боря от мужика отвернулся, теряя нить разговора и снова Олафа внимание попытался привлечь.
– Олаф, ты чего? Под лекарствами? Тебе вкололи что-то? Олаф! Очнись!
Пациент с видом блаженного лишь на миг повернулся к Боре, окинул невинными глазами, в которых мелькнула искра осознания, и сказал, а может быть даже спросил:
– Это что получается, хуй хуйни хуёвее? А как я это им переведу? – и попытался за нос себя лизнуть, да не вышло. Тогда он тут же добавил. – О, не-е-ет. Моя песенка спета. Но кем спета? Я, знаете ли, не заказывал. А вдруг ещё и диджакею платить придётся?
– Что ты несёшь, Олаф?
Напарник не ответил, засмотревшись на мужика, над которым покрывало дёргалось, дергалось, да перестало. А мужик только на бок повернулся и отрубился с видом знатока жизни.
«Кто понял жизнь, тот не спешит», – снова хмыкнул внутренний голос.
Едва Глобальный поборол желание подзатыльника Олафу отвесить, как из угла снова псих подскочил.
Он кинулся к Боре и снова давай кричать в стиле «нет, ну вы видели?»:
– Нет, ну разве это молоко? Да я его с огурцами жрать могу! А разве это огурцы? Да они даже в жопе не маринуются! ГМО и глютен вокруг. Ещё и смазаны козюлями, чтобы дольше хранились. А я чего? Я за правду. Я за народ!
Боря, стараясь не слушать психов, Олафа за плечи взял, встряхнул:
– Мергештольц, зассанные ты пассатижи! В себя приди!
Но Олаф словно загрустил, что покрывало больше не дёргается.
– К тебе там жена прилетела! – заявил Боря. – Как там её… Христина?.. Точно. Кристина! Делать то что дальше? Куда мне её теперь засунуть?