— Ну теперь понятно, что у него за подработки после работы были, — ответила мать, выпив первый стакан с успокоительным, бутылек отобрав и тут же во второй начав капать.
Боря, заметив, что Лёха выпал из окружающего мира едва видеокарту в слот корпуса вставил, племянника вновь обратно на кухню принёс. При нём может меньше кричать будут? Интересно же, что говорят!
— Я что-то не понял, — начал Боря, чисто для себя уточняя. — Вы обе не знали, что у меня брат есть. Но… разошлись не поэтому?
— Да уж не поэтому! — поддала мать, но голос тут же понизила, внука забрала обратно и присела с ним, в себя приходя. — Хотя, какая теперь разница?
— В смысле какая?! — не понял Боря. — У нас у всех по пи… по шву всё пошло. Я в гараже ночевал, ты вон в Италию отчалила. А батя на север. Поговорить не могли что ли? Решить всё.
— Боря, что решать? — осекла сестра. — Любили они друг друга. Жили, пока могли. А как невмоготу стало, разошлись. Не маленький уже, чтобы разжёвывать всё тебе. Понимать должен.
Но Глобального, как единственного представителя мужской части населения, что уже умело говорить и ещё не выпал в виртуальную реальность со звуком загружаемой винды и комментарием «нихрена тут обновлений повыходило!» из зала, было уже не остановить:
— Понимать? А что я должен понимать? Да, я понимаю, что отец гульнул разок, когда я пешком под стол ходил. И что это ему потом пятнадцать лет подряд припоминали. Капали на мозги, крышечку отвинчивая? Сначала одна, а потом вторая, как повзрослела. Он и сбежал от вас. А мне… мне его не хватало, понимаете? В том возрасте, когда отец больше всего нужен был!
Сестра с матерью переглянулись. У Бори глаза заблестели. Не искры, что человеку жить помогают, а слёзы, что от тоски выступили. Те, что глушил в себе ночами под собачье завывание снаружи ворот годами. Потому что некому было выслушать. И тем более — понять.
— Он же ради семьи старался… жить. Сохранить всё пытался, — продолжил Боря вдруг осипшим, не своим голосом. Вроде только что не хотел такого. И вдруг на тебе — полилось. Само собой выходило. Из самых недр.
— Сохранить? — ответила мать. — Он и разрушил!
— Мужчина слаб в силу… обстоятельств, — прошептал почти Боря. И даже Пашка прислушался к нему, ручку маленькую протянул, давая «пятюню» солидарности. — Но я-то всё же с отцом рос. А Рома… нет. Мать его растила… но хотя бы в гараж не сдавала!
Мать стаканом по столу стукнула так, что тот едва не разлетелся.
— Кто ж тебя в гараже жить заставлял?! Или из дома кто-то гнал?
— Как кто… обстоятельства. Здесь уже новая семья зарождалась! — ответил Боря громче, но всё ещё не своим голосом. — Вы семьи для чего заводите? Чтобы вырастить членов общества достойных. На тех устоях и живут годами… Но когда любовь заканчивается, как говорите… то что же остаётся детям в сухом остатке? Материальное вместо человеческого? — тут он на сестру посмотрел. — Батя старался, понимаешь? И теперь у тебя квартира. — У меня — гараж. У Романа вон… машина.
— Он нихера себе подарки! А за какие заслуги? — снова воскликнула мать и внука дочке отдала, так как валерьянка не спасала от нервов, имея долгий накопительный эффект. А валокордина под рукой не было. — А ты чего ту семью то защищаешь, Борь? А? Петя твой если бы путёвый был, он бы к ним и ушёл, а не на север подался. А теперь Боречке, значит, брат по душе. А мать и сестра — по боку? Так выходит? Кабеля этого старого защищаешь? Да? А он тебе хоть раз позвонил с севера того? Письмо-то отправил?
— А ты ко мне сколько раз в гараж приходила? — возмутился Глобальный. — Или с Италии той позвонила хоть раз? Дуньке то вон — писала.
— А ты знаешь, как мне там жилось-то?
— А чего поехала тогда!
— Да дура была, вот и поехала! — ответила мать и у сарафана рукава закатала. А там синяки.
Мать замолчала. У самой слёзы в глазах застыли. Боря застыл, не зная то ли билет в Рим брать, и ехать карать. То ли напиться и забыться. Тяжело, когда близкие страдают, а помочь не можешь.
Сестра вздохнула и добавила козыря, выигрывая эту партию:
— Да знаю я, чего он о той семье печётся, мам. Ту бабу они с батей… ну… поделить не могут.
— Ты чего… городишь, — почти вновь потерял голос Боря от такого вероломства. Задушить бы ту гюрзу подколодную. Такие люди вообще на свет появляться не должны. А он же всё уступил первый ей. Живи, кайфуй. А она? Чем она ответила? В спину бьет?!
«Вот она — женская солидарность в крайнем проявлении, помноженная на семейные узы», — подсказал внутренний голос.
— Как чего? — усмехнулась сестра. — Налила я бате как-то вечером. Он и выложил мне правду матку. Говорит мол, не знает, что теперь с Натахой делать. Боря в неё мол… влюбился. А та дура и давай их сравнивать. У кого, мол, больше… положительных качеств. Младшенький то наш… победил, выходит.
Боря тут же краской покрылся. Будь окно открытым, туда бы и сиганул с пятого этажа. Потому что пол под ногами почему-то не проваливался. Или это сестра должна в ад попасть после таких слов?
«Её там точно черти ждут!»
Мать от накопившихся эмоций торт подхватила и подскочила, чтобы на голову его Боре надеть. А то и одеть. Тут уж как экспозиция получится.
— Так вы что же… в два смычка её жарите там?! — заявила мать и на Борю двинулась, тортом шоколадным угрожая. Уже без обёртки. С розочкой розовой дурацкой по центру.