– Поищи в баре, – ответила Аузилия. – Я слышала, она собиралась помочь Ирен.
Ирен за стойкой бара протирала бокалы. На вопрос Тильды он кивнула в сторону внутреннего двора, где Лалага переставляла ящики с пустыми бутылками из-под газировки и оранжада.
– Пойдём со мной, – выпалила запыхавшаяся кузина.
– Куда?
– Туда, где нас никто не услышит, – она помедлила, потом решительно добавила: – В лодку.
Схватив Лалагу за руку, Тильда потащила её за собой вниз по лестнице, к причалу, втолкнула в лодку, развязала канат, запрыгнула сама и, даже не присев, отчаянно погребла к Репейному острову.
– Могу я хотя бы узнать, что случилось?
– Поклянись никому не рассказывать то, что я тебе сейчас скажу.
– Обещаю, – сказала Лалага без всякого энтузиазма: последнее, чего ей хотелось в этот грустный день, – это услышать ещё один секрет Тильды.
– Поклянись жизнью Пикки и Тома. Чтоб им умереть на месте.
– Должна тебе напомнить, что я умею держать язык за зубами.
– Ах да, и Ирен ты, естественно, тоже ничего не скажешь.
– Тьфу ты! Я у тебя ничего не просила. Я не хочу ничего знать. Если не хочешь, можешь ничего мне не говорить.
– Лалага! – сказала Тильда, немедленно перейдя от угрожающего тона к умоляющему. – Если мне нельзя рассказать об этом тебе, кому ещё я могу рассказать?
– Ладно, клянусь, – фыркнула Лалага.
Кузина перестала грести и посмотрела ей прямо в глаза.
– Мы с ним целовались.
– С кем?
– С Франческо Дзайасом. Мы с ним целовались три раза.
Лалага ахнула, будто мяч, брошенный со всей силы, ударил её прямо в грудь (что с ней и правда случилось однажды, на баскетбольной площадке в «Благоговении», под сенью лавров и пиний).
– Когда? – проговорила она прерывающимся голосом.
Это случилось дней десять назад, когда Лалага с Ирен были слишком поглощены сменой ролей и не осознавали, что Тильда как-то уж слишком часто присутствует на репетициях, а Франческо так и поедает её глазами.
Но сам он никогда не решился бы сделать первый шаг. Парень прекрасно понимал, что у них слишком большая разница и в возрасте и, прежде всего, в социальном положении, а потому знал своё место.
Социальные барьеры начали рушиться, когда приехал оркестр. Если взрослые отдыхающие могли танцевать с островитянами и «Друзьями Фесписа», почему им двоим нельзя? Настал момент, когда Тильда пригласила молодого актёра на танец, а тот, прежде чем принять предложение, смущённо покраснел, как девчонка.
– Вы танцевали танго? – этот танец теперь для Лалаги был неразрывно связан с концепцией запретного плода, иначе говоря, греха.
– Нет, медленный танец. И после отошли от танцпола и спустились к причалу, чтобы поглядеть на звёзды.
Луна отражалась в море, с площади доносилась музыка, где-то в темноте сладко благоухал отцветающий жасмин. Охваченная романтическим настроением Тильда, не слишком раздумывая, тихо взяла Франческо под руку и положила ему голову на плечо, как всегда делала, когда ходила в кино с Джорджо.
Но Франческо было уже не тринадцать с половиной. Очевидно, он истолковал этот жест как приглашение или, по крайней мере, разрешение. Он притянул её голову к себе, она подняла глаза и – не могу поверить, что это происходит со мной! – они поцеловались.
– Он хорошо целуется? – выдохнула Лалага, на мгновение забыв обо всем остальном.
– Да как ты не понимаешь! – дёрнулась Тильда. – Мы целовались, как взрослые, рот в рот, со слюной. Три раза. А теперь он умер от заразной болезни.