Читать книгу «У царя Мидаса ослиные уши» онлайн.
«По крайней мере, умерла счастливой», – проворчала Баинджа, когда я читала пьесу во дворе. «Хорошенькое же счастье, нечего сказать», – скептически заметила Зира. Но этим сцена не заканчивается. Дон Акапулько Андраде мужественно просит прощения у своего внука, которого хотел убить, и заявляет, что сделал это только ради чести семьи. Ещё он предлагает Альберто переехать к нему на виллу, обещает отдать ему половину своего имущества (другая половина принадлежит маленькой Кларе, то есть мне) и восстановить документы, чтобы тот мог зваться Андраде и передать по наследству фамилию своих знатных предков.
Однако Альберто, с презрением взглянув на него, заявляет: «Меня зовут Лимонта, и у этого имени куда больше чести, чем у имени убийцы. Вся моя семья – это мама, Анна-Глория. Мне жаль эту бедную покойницу, но ты – настоящий дьявол. Я сожалею, что своей кровью спас тебе жизнь. Эта кровь невинна, и тебе не оплатить её никакими деньгами. Я бы убил тебя голыми руками, если бы мог, до того я тебя ненавижу. Но я давал клятву Гиппократа: врач не может отнимать жизнь, он может только спасти её. Счастливо оставаться!» – и широкими шагами уходит со сцены.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕГО АКТА
Роль Альберто просто великолепна, а вот все остальные: я, мои родители, слуги – только и делают, что сидят сложа руки и восклицают: «Ох!» да «Ах!» Когда монахиня падает замертво, мне положено плакать над её мёртвым телом, так что я встаю, обнимаю мать и больше не поворачиваюсь лицом к публике, пока не падает занавес.
Глава девятая
Из летнего дневника Лалаги Пау
23 августа
Сегодня после обеда дня мы репетируем четвёртый акт на сцене в присутствии всех актёров и детей, играющих сирот. Близнецы со своей подругой Шанталь тоже будут. Из массовки они самые младшие: других детей до четырёх лет в спектакль не брали.
Синьора Дередже объяснит им их роли. Все должно пройти быстро, потому что текста у них нет, надо только двигаться и повторять то, что делают Пиппо, Лауро и Адель.
Ливия продолжает болтать те же гадости: что я получила роль по знакомству и что среди отдыхающих есть по меньшей мере шесть-семь девочек, которые сыграли бы лучше меня.
Не могу понять, почему она так завидует. Какое ей дело до театра? Он даже не видела ни одного спектакля. А вот я видела все, и у меня есть доказательства, если я не потеряла билеты.
Вчера давали «Житие Святой Риты Кашийской». Адель была очень хороша в роли ангела, осыпающего голову молящейся святой лепестками роз. Её подвесили над сценой на верёвке. Наверное, висеть так очень неудобно, но она всё равно пела своим тихим нежным голосом и не сделала ни единой ошибки.
Что касается четвёртого акта «Права на рождение», то он разворачивается в спальне сиротского приюта.
Анна-Глория в одиночестве застилает постели. Входим мы с Лидией: нам удалось тайком бежать с виллы Андраде и на поезде добраться до Сантьяго.
Две служанки узнают друг друга и обнимаются; мне Анна-Глория говорит, что я похожа на тётю Марианну в детстве и ещё немного на её Альбертино. Она так и говорит: «Мой Альбертино», – потому что считает его сыном.
Потом Лидия просит подругу о помощи в воплощении нашего плана. Она должна сделать вид, что я тоже сирота, чтобы мы могли встретиться с Альберто – иначе он не станет со мной говорить и я не смогу убедить его простить деда.
Так что меня уводят за кулисы, где снимают дорогое платье и надевают обноски. Анна-Глория даёт мне раскладушку. Когда возвращаются сироты и Пиппо спрашивает: «Это ещё кто?» – она отвечает: «Новенькая. Эту прекрасную леди я встретила на улице. Она умирает с голоду, вот я и привела её сюда».
Тогда все сироты собираются в круг, Лауро приносит тарелку супа, а Адель меня кормит. К счастью, я только делаю вид, что ем, иначе папа потребовал бы продезинфицировать не только ложку, но и суп.
Лидия прячется. Через некоторое время приходит Альберто Лимонта. Анна-Глория рассказывает ему обо мне, он сочувствует и собирается провести медосмотр. Хотя мы и виделись на вилле Андраде, он меня не узнает. Альберто слушает моё дыхание через стетоскоп, заставляет покашлять, сказать «тридцать три», осматривает миндалины и одновременно спрашивает, откуда я родом и почему так голодна. Я выкладываю ему фальшивую историю, которую мы с Лидией тайком от родственников подготовили на вилле Андраде: говорю, что я подкидыш и долгое время жила в монастыре Санта-Клара под опекой очень доброй монахини, которая, к сожалению, неделю как умерла.
«Как звали ту монахиню?» – настороженно спрашивает врач. А я ему: «Сестра Пентименто». Он, естественно, не может не заинтересоваться. Я продолжаю врать (хотя на самом деле в моём рассказе нет ни капли лжи, если не считать слов о подкидыше), что в прошлом сестры Пентименто была тайна, заставлявшая её страдать и целыми днями молиться, и что она простила своих мучителей. Что она подвергала себя суровейшим испытаниям, чтобы искупить грехи, но не свои, а их. И что всегда умоляла нас, подкидышей, простить тех, кто нас бросил, потому что тогда мы сможем обрести место в раю.
Альберто Лимонта очень тронут этими словами, но переспрашивает: «Что же, мы должны прощать даже тех, кто хотел нас убить?» А я в ответ: «Их – особенно. Тогда мы обретём место на небесах». Но он, кажется, ещё не убеждён.
Тут откуда ни возьмись появляются мои родители. Оказывается, они шли по моим следам. Мать, увидев меня среди всех этих оборванцев, плачет. Альберто сердится и кричит: «Пора покончить с вашими привилегиями, богачи-убийцы!» (Интересно, понравится ли этот момент Николе Керки.) Но Консуэло Морейра, моя мать, встаёт перед ним на колени: «Прости нас! Я плачу не по своей дочурке, а по этим несчастным брошенным детям. Мне бы хотелось принять их всех в свой дом, подарить богатую и счастливую жизнь». Альберто не знает, что сказать, но тут появляется дед в инвалидной коляске, которую катит дворецкий. (Вот толпа-то, наверное, будет в этот момент на сцене, ведь на самом-то деле это всего лишь кузов грузовика, постановленного кабиной к стене.)
Дед, роняя слезы, произносит: «Я был не прав, и сознаю, что не прав. Дорогой внук, своим благородством ты заставил меня это понять. Чтобы искупить своё преступление, я собираюсь уйти в монастырь до самой смерти. Дворецкий тоже станет монахом, хотя он всего лишь исполнял мои приказы. А моё состояние, если вы от него отказываетесь, я оставлю этому приюту».
Что на это может сказать Альберто? Моя мать начинает раздавать конфеты детям-сиротам, прыгающим от восторга на кроватях. Отец берет на руки самую маленькую сироту и гладит её по голове. Они забирают всех детей домой. Я нисколько не ревную всех этих новых братьев и сестёр, даже прыгаю на кровати вместе с ними. Думаю, Пикка и Тома получат безумное удовольствие от этой части: нужно только есть конфеты и прыгать на кровати. Арджентина считает, что чем младше дети, играющие сирот, тем больше радуется публика. Она говорит, ребёнок на сцене всегда срывает аплодисменты, даже если просто ковыряет в носу. Меня немного беспокоит, что Зиру и Форику на репетицию не пустят, так что об этих двух вредителях придётся заботиться нам с Саверио. Надеюсь, они нас послушаются.
Анна-Глория говорит: «Прости его, мой Альбертино, прости, послушай маму. Не ради мести я тебя растила, не ради мести дала тебе образование. Месть – это яд, который разрушает душу».
Наконец Альберто сдаётся и протягивает старику руку, а тот целует её и плачет. Потом объятия и всеобщее счастье.
ЗАНАВЕС
Интересно, каково это – находиться на сцене в окружении стольких людей? До сих пор я всегда играла только с одним человеком, Франческо или Арджентиной, которые подавали мне реплики.
И ещё интересно, каково будет играть вместе с Ирен. Сколько раз мы мечтали, как выйдем на сцену вдвоём! Думали, может, это будет на Бродвее или в Голливуде, на худой конец в Риме. Но то, что происходит сейчас, – тоже театр, с настоящей публикой, которая платит за билет. И думать о том, что мы будем так близко, но даже не взглянем друг на друга... Как это грустно!
Надеюсь, в сцене, где я радуюсь вместе с остальными сиротами, мне не придётся обнимать Ливию. Если это случится, клянусь, я её так ущипну, что останется синяк, и посмотрим, хватит ли у неё смелости закричать.