Читать книгу «У царя Мидаса ослиные уши» онлайн.

Лалага молчала, боясь какой-нибудь невинной фразой вызвать гнев кузины. Она не могла поверить своему счастью: там, на острове, Тильда волей-неволей с ней подружится – среди горожан, приезжающих на отдых, не было ни одной девушки её возраста. Что касается девочек, постоянно живущих на острове, то к тринадцати-четырнадцати годам каждая из них либо уже работала швеёй, либо нанималась в услужение к отдыхающим. Да и в любом случае родители не отпустили бы их гулять в одиночку. Где это видано, чтобы невежественные деревенские девчонки, с грехом пополам закончившие начальную школу, водили дружбу с городскими?

С Ирен всё обстояло по-другому: Карлетто хоть и не принадлежали к сливкам общества, но все же не были ни фермерами, ни рыбаками.

– Торговцы, мелкие буржуа, – говорила мать Лалаги, которая могла соизволить поприветствовать хозяйку бара, но никогда не пригласила бы её в гости на чай. И ей очень не нравилось, что дружба между двумя девочками продолжались и после окончания начальной школы, пусть даже только потому, что иначе Лалага осталась бы на острове совсем одна.

– Почему бы тебе самой не отправиться на этот козий выгон? – спросила Тильда с вызовом. – Зачем мне туда ехать?

– Ты сама это прекрасно знаешь, синьорина, – прервал её дед, – может, хоть это тебя научит уму-разуму. Учти, решение принимала не только твоя мать – мы все с ней согласны. Так что этим летом о Плайямаре можешь только мечтать.

Тильда, побледнев от гнева, отбросила салфетку, вскочила из-за стола и направилась к двери.

– Вернись на место! – властно приказал ей дед.

– Оставь её в покое! – вмешалась тётя Электра. – Если придавать подобным выходкам слишком много значения, будет только хуже.

– По крайней мере, извинись! – прикрикнула тётя Ринучча, пытаясь показать, что обладает хоть какой-то властью над дочерью.

Тильда показала ей язык и в два прыжка выскочила в коридор.

Но её бунт так и остался всего лишь бравадой. Если уж вся семья, объединившись, решила, что ребёнок поедет к Пау, так оно и будет.

Лалага чувствовала себя виноватой перед сестрой, но ничего не могла поделать: её переполняло ощущение счастья. Беспокоило только одно: казалось, что все, кроме неё, знали причину этой ссылки. Знали, но не говорили. Впрочем, таковы уж Марини: о семейных делах они предпочитают не распространяться. Но разве сама Лалага – не часть семьи?

Глава шестая

В последний школьный день, после заката, сестры-наставницы «Благоговения» организовали праздник в саду для воспитанниц, которым на следующий день предстояло вернуться домой.

С ветвей лавров, пиний и пальм свисали китайские фонарики, в кустах были спрятаны подарки, а на площадке в центре развели костёр, вокруг которого воспитанницы – неслыханное дело – танцевали или просто скакали, испуская дикие крики.

Идея эта пришла в голову матушке Анне-Катерине, заместительнице настоятельницы. Она как раз недавно вернулась из миссионерской поездки в Африку, где научилась очень быстро, один за другим, словно рабочий на конвейере или Чарли Чаплин в «Новых временах», делать уколы, поскольку обнаружилось, что риск заболевания холерой там в несколько раз выше, чем предполагали, и пришлось за один день сделать прививки сотням маленьких негритят.

В Лоссае она действовала столь же быстро, но, по дурной африканской привычке, пользовалась исключительно тупыми иглами, оставляя на ягодицах воспитанниц здоровенные синяки, из-за которых те ещё неделю не могли сидеть, не взвизгивая от боли.

Нельзя сказать, что матушка Анна-Катерина радовалась возвращению в цивилизованный мир. Заболев «тоской по Африке», она всё время рассказывала невероятные истории о своей тамошней жизни: например, как ходила на рынок с большой сумкой, чтобы купить для столовой три килограмма червей.

– Да-да, червей! Там, на пальмовых циновках, их выложены целые груды, разных видов и размеров, и продают их на вес. Это, кстати, вкусная и питательная пища, богатая белком. Что у вас с лицами, откуда такая брезгливость? Вы дурно воспитаны, синьорины! Мы что же, не едим улиток? Так вот, по вкусу те черви напоминают улиток, даже во внешнем виде есть что-то общее – как будто улитки без раковин. А на материке люди из высшего света разве не едят лягушачьи лапки? Я бы скорее предпочла, чтобы с меня заживо содрали кожу! Когда-нибудь я попрошу подать в трапезную блюдо червей, да побольше, и уверена, вы просто пальчики оближете.

Девочки озадаченно переглядывались: правду она говорит или обманывает? Чего ожидает: смеха или покорно опущенной головы? Матушка Анна-Катерина, с её загорелым, будто у каменщика, лицом и громовым голосом, привычно сыплющим как приказами, так и непристойностями, казалась им очень странной.

Весь монастырь – сестры, воспитанницы, прислуга, даже садовник, – слышали, как она спорила с настоятельницей о купальных рубашках.

Эта традиция «Благоговения» поначалу удивляла и смущала Лалагу – как, впрочем, и всех вновь прибывших.

Правила гласили, что в интернате моются раз в неделю по графику, потому что на каждом этаже размещалось всего по пять ванн. Первая странность заключалась в том, что все они стояли вдоль стен одной большой душевой, и в каждой было по два отдельных крана: с горячей и холодной водой. Воспитанницы мылись по пять за один заход под строгим надзором монахини, контролировавшей процесс и следившей, чтобы все нужные места тщательно намыливались.

Но ещё более странным оказалось то, что в ванну девочки залезали не голыми, а в широкой и длинной рубашке из белёного льна. Чтобы надеть её, они вместе все с той же монахиней заходили в некое подобие раздевалки в углу за занавеской, где им каждый раз напоминали, что, пока раздеваешься, голову нужно задирать высоко вверх, потому что смотреть на собственное голое тело, а тем более касаться его руками, даже ради того, чтобы помыться, – тяжелейший смертный грех. Мыло они должны были нанести на льняную ткань, а уж потом намыленной тканью растирать кожу.

– Какая гадость! – прошептала Марина, которая сидела с Лалагой за одной партой. – Это же не гигиенично! Хотела бы я знать, кто надевал эти рубашки до нас. Будем надеяться, их хотя бы прокипятили в прачечной.

Лалаге никак не могла с этим смириться. С одной стороны, слова «смертный грех» звучали угрожающе. С другой, все эти священнодействия казались ей, в лучшем случае, смешными и бесполезными. Она была уверена, что ни одна из воспитанниц дома, летом или во время каникул, не пользовалась купальной рубашкой. И ни одна знакомая ей семья не стала бы терпеть подобное благочестие. Скорее всего, за пределами монастырей таких рубашек вообще не существовало.

И что же, теперь все попадут в ад?

Если да, то она окажется даже глубже остальных, потому что летний душ на Серпентарии представлял собой большой жестяной бак, привязанный верёвкой к ветвям фигового дерева, и она всегда мылась прямо во дворе, на виду у братьев, прислуги, а иногда даже и домовладельца. Голой. И то же самое делали Саверио с близнецами. И никто из взрослых их за это никогда не винил.

Более того, даже сами взрослые в безлунные летние ночи, когда вода теплее всего, приезжали на пляж целыми компаниями. Они, смеясь и крича, заходили в воду сняв купальники, чтобы поплавать в море голышом. И ничего не стеснялись, а наоборот, называли это «здоровым купанием».