Всё это время Лалага переживала, что Контериос станет её искать. Но капитан проявлял галантность где-то в другом месте – возможно, обязанности хозяина отнимали у него больше времени, чем хотелось бы. Или, услышав о злоключениях Ирен, он решил не компрометировать Лалагу. А, может, уже просто о ней забыл – кто знает?
Ещё она очень волновалась за Тильду: та отказывала всем подряд, продолжая танцевать с одним только Джорджо, хотя в её положении смена кавалеров выглядела бы куда благоразумнее. Среди наиболее юной части отдыхающих кое-кто уже отпускал по этому поводу злобные шуточки, поскольку трёх «дикарей» с Репейного острова, приехавших на Серпентарию впервые, здесь считали чужаками, а то и захватчиками. Да и о ядовитых язычках сестёр Лопес не стоило забывать.
Но Тильда, несмотря на умоляющие взгляды кузины, без тени смущения продолжала кружиться в объятиях возлюбленного. К счастью, они не танцевали щека к щеке, не слишком прижимались и не часто смотрели друг другу в глаза, зато оживлённо общались, не обращая внимания на грохочущую музыку и шум разговоров. Всякий раз, проходя мимо них, Лалага изо всех сил старалась услышать, о чём они говорят, но ничего не получалось. Ну, зато их не мог бы подслушать и никто другой – по крайней мере, пока синьора Пау что-нибудь не заподозрит и не поинтересуется, что за кавалера выбрала на этот вечер племянница.
Глава восьмая
Но настала пора уходить. Когда доктор Пау, собрав семейство, попытался найти капитана и поблагодарить за вечер, ему сказали, что они с боцманом обсуждают на камбузе подачу коктейлей. Пришлось передать благодарности через помощника, который сперва склонился в поклоне, чтобы поцеловать руку синьоре, а затем попытался проделать то же самое и с Тильдой, но та грубо отдёрнула руку: как ни странно, она выглядела очень взвинченной.
Рано утром танкер отправится в обратный путь, а через две недели, возможно, придёт другой, с другой командой и другим капитаном.
Лалага подумала, что никогда больше не увидит Контериоса, и пришла от этой мысли в отчаяние: она ведь даже не узнала, взаимна ли её любовь.
Никто в мире не знал о них с капитаном, но это лишь делало страдание ещё более горьким. Ах, как жаль, что утром она не успела довериться Ирен! Сейчас бы поплакаться подруге, узнать её мнение... Ах, если бы только Тильда не была настолько поглощена своими собственными проблемами, если бы заметила, что и Лалага уже достаточно взрослая для несчастной любви...
Да, наверное, она сама виновата, что не взяла инициативу на себя и не сказала ему. И теперь ей нестерпимо хотелось кому-то открыться.
Наконец, закрыв за собой дверь спальни, она, преодолевая стыд, спросила кузину в упор:
– Как думаешь, капитан танкера меня любит?
Тильда потрясённо уточнила:
– Какой ещё капитан? Тот, старый? Ты что, рехнулась?
– И вовсе он не старый, а похож на Тайрона Пауэра.
– Подумать только! Знаешь, я слышала, как он говорил твоей матери, пока с ней танцевал: «У вас такая очаровательная девочка, синьора. У меня самого дочь примерно того же возраста», – а потом рассказал ей, что случилось сегодня утром в баре. «Мы, – говорит, – подыграли немного этим танцовщицам», – а твоя мать рассмеялась.
– Но... но он же назвал меня dulceridentem... – запинаясь, прошептала Лалага, раненая в самое сердце.
– Слушай, забудь ты этого слюнявого старикашку. Знаешь, что? Мужчины – редкостные негодяи.
Тут Тильда в бешенстве начала выдирать шпильки из волос, а потом, к величайшему удивлению Лалага, расплакалась.
Борясь с рыданиями, она рассказала, что провела ужасную ночь, непрерывно переругиваясь с Джорджо. А всё почему: в парне взыграла необоснованная ревность.
– Говорит, я заигрываю со всеми подряд. Только поднявшись на борт, вместо того, чтобы пойти его искать, сразу же начала охмурять этого рыжего офицера.
– А сам он что, разве не танцевал с Франциской, когда мы пришли? – возмущённо заметила Лалага.
– Вот и я то же самое сказала. До чего же он противный! Никогда его не прощу! Ненавижу его! Видеть его не хочу!
– Прости, это Джорджо тебя ревнует или ты его?
– Я бы не ревновала, но я не могу стерпеть, когда он пытается ограничить мою свободу, хотя сам любезничает с этой самонадеянной дурой Франциской, – сказала Тильда, обиженно утерев слезы тыльной стороной ладони и шмыгнув носом.
Лалагу вдруг поразила ужасная мысль: «А если бы она знала о том вечере в баре?» Права ли она, скрывая от кузины предыдущее предательство?
– Знал бы он, что с этим рыжим мы сегодня утром уже танцевали танго, танец греха! – с саркастической усмешкой воскликнула Тильда. Она бросила щётку, которой безуспешно пыталась расчесаться, и с горечью добавила: – Но теперь это уже не имеет никакого значения. Мы расстались.
– Да ладно! – удивилась Лалага. – Завтра же все ему объяснишь, и вы помиритесь.
– Не будет никаких объяснений, – снова зарыдала Тильда. – Завтра Джорджо возвращается в Плайямар.
Они всё равно собирались уехать через неделю, потому что товарищам Джорджо по палатке в августе нужно вернуться в Лоссай: их оставили на осень, и обоим придётся ходить к репетитору, чтобы подготовиться к экзаменам.