— Очень хорош, — отрывисто сказала Мишти, погладив сармата по горячему животу. В её руке блеснуло тоненькое лезвие.
— Помните, что это значит? — она поднесла скальпель ближе к лицу сармата и аккуратно закрепила на лезвии эластичную полоску. — Полтора сантиметра, как в прошлый раз. Но теперь кровь будет стекать…
Лезвие ушло в кожу и легко, не встречая препятствий, скользнуло вниз, оставляя за собой узкий, почти незаметный надрез, постепенно покрывающийся набухающими чёрными каплями. Кровь пошла не сразу — скальпель уже дошёл донизу, и самка выдернула его, когда первая капля сорвалась вниз. Сармат тихо зашипел, стискивая зубы. Мышцы непроизвольно напрягались, и края надрезов расходились, усиливая кровотечение. Регенерация включилась сразу же, и сармат снова зашипел — не так страшна была боль, как нарастающий зуд по всей протяжённости длинных царапин. На коже снова выступила испарина, и чёрные потёки, смешавшись с ней, превратились в тёмно-красные.
— Вот так, — еле слышно выдохнула Мишти, отступая на несколько шагов от подвешенного тела. Она слизнула кровь с тонкого лезвия и посмотрела сармату в глаза.
— Вы весь в крови, — она коротко усмехнулась, проводя пальцем по слегка поджившему надрезу. — Отпусти его, Лиззи. Думаю, пора.
Любое движение давалось Гедимину с трудом — по телу вслед за волнами тепла перекатывались слабые судороги, и мышцы дёргались невпопад. Он растянулся на спине, свесив руки; с ними что-то делали — сармат не обратил внимания. Тугая спираль в солнечном сплетении разворачивалась медленно, толчками, заставляя всё тело выгибаться назад. Кто-то брызнул холодной водой сармату в лицо, и он ошалело мигнул.
— Поднимите, — скомандовала Мишти, взяв его двумя пальцами за выделительную трубку. — Да, вот так. Вертикально. Держите… пока… не… А-ассх!
Трубка вошла в неё резко, сразу на две трети, — Гедимин почувствовал, как её со всех сторон сжимают горячие влажные стенки. Самка всхлипнула, приподнялась, крепко вдавив ладони в исполосованный живот сармата, и насадилась до упора. Он шевельнул трубкой и услышал короткий вскрик.
— Стой! — её пальцы больно впились в подживающий надрез. — Не… сейчас…
Самка снова приподнялась и опустилась. Гедимин чувствовал, как её тело дрожит. «Влага,» — щёлкнуло в просыпающемся мозгу. «В тот раз не было. Ранена? Нет… был чехол… сейчас нет. Так надо?»
— Сейчас… можно… — выдохнула Мишти, дрожа всем телом, и всадила ногти в изрезанную кожу. — Давай!
Когда трубка зашевелилась внутри неё, она сдавленно застонала, погружая ногти ещё глубже, и странно мотнула головой. На грудь сармата легла чужая рука — Лиззи, о которой он уже забыл, подошла вплотную.
— Пора? — деловито спросила она. Мишти, всхлипнув, отрывисто кивнула. Сармат шевельнулся, пытаясь рассмотреть, что у второй самки в руках, но она уже оттянула его сосок и вложила в зажим.
Гедимин зашипел, напряг руки, забыв, что металл и магниты так не сломаешь, но вторая вспышка боли заставила его обмякнуть и тихо застонать. Судороги усилились — скоро спираль должна была развернуться до конца, и в этот раз он не мог упасть и отползти. Мишти тронула ногтем его набухший сосок и криво ухмыльнулась.
— Такие чуткие. Такие беззащитные… Лиззи, перо…
Сармат зашипел. Эту игру он помнил — и как извивался от легчайших прикосновений, будто снимающих кожу с нервных окончаний, тоже не забыл. Джой как будто видела каждый рецептор и не пропускала ни одного. Он зажмурился, ожидая той же пытки, но почувствовал только неумелый тычок. Чувствительная желёзка слабо заныла.
— Не то? — озадаченно спросила Лиззи. Мишти вскинулась, но с шевелящейся внутри трубкой говорить было трудно, и она только дёрнула головой.
— Острым концом, — выдохнула она, приподнимаясь над телом сармата, и коротко вскрикнула.
«Не умеет,» — сармат досадливо сощурился. Боль и жар пульсировали не в такт; спираль замерла в одной секунде от распрямления. Её надо было развернуть до конца, и самка, зажмурившаяся и раскачивающаяся из стороны в сторону, тоже этого ждала. Незаточенный конец пера снова коснулся тёмной кожи — тычок был слабый, неумелый, но что-то внутри будто его и ждало.
— Правее на два миллиметра, — отрывисто приказал сармат. — Приставь, но не тыкай. Atta… ашшссс!
Он навалился на тонкий стерженёк, погружая его в собственное тело, прямо в набухший и пульсирующий болью комок. Пружина развернулась, отбросив сармата назад, и он запрокинул голову, уже не пытаясь сдерживаться. Кажется, это он выл, дёргаясь всем телом, чувствуя, как конец выделительной трубки покрывается изнутри вязкой влагой. Думать было нечем, но сармат успел удивиться, что там могло выделиться, — сперму его тело перестало вырабатывать задолго до пыток в Сокорро.
С этой мыслью он и пришёл в себя некоторое время спустя. Сверху на него падали частые мелкие капли, смывая пот и размазанную кровь и охлаждая разгорячённые мышцы. Все части тела были свободны — все посторонние предметы с него сняли, оставив его отдыхать под тёплым душем.
— Пожалуй, что… — Мишти, не договорив, с шипением стиснула зубы. — Он был прав. Насчёт мягких тканей. А вот я погорячилась.
— У тебя кровь, — с опаской заметила Лиззи. — Может, к медику? Миссис Агуэра…
— Это его, — отмахнулась Мишти, попыталась подняться на ноги и снова зашипела. — Д-да… Ходить теперь… будет трудно.
— На, засунь, — Лиззи, пошуршав вещами, что-то ей протянула. — И подумай насчёт медика. Я бы не решилась с теском. Чёрт! Ты что, не защищалась?!
Мишти коротко фыркнула.
— Он чистый и неуязвимый. А это… Знаешь, оно того стоит. Вот только ходить будет трудно. Эй, мистер Джед, вы там как?
Сармат рывком сел, провёл ладонью по глазам и встряхнулся, отгоняя остатки красного тумана. Сладости под языком больше не было, и тело не сводило судорогой. Он почесал затянувшиеся надрезы — от них осталась только белесая сетка на серой коже — и поморщился от боли в сосках. «Пройдёт. Но комбинезон… М-да, одеваться будет неудобно.»
— Ты с самцами своего вида тоже так делаешь?