Дышит тяжело, рубашка уже расстегнута, грудь, на которую я, помнится, не могла смотреть спокойно, такая она была завлекательная, ходит ходуном, мне даже кажется, что я слышу, как гулко и сильно бьется его сердце…
Он такой красивый. И такой… жестокий. Не жестокий даже, нет.
Просто… Наверно, я какая-то не такая. И совершенно не его формата.
Ведь это же нормально, после секса с таким мужчиной, соглашаться на дальнейшие отношения? Это же логично? И его желание сейчас — это тоже нормально. Как и его поведение.
А я просто дурочка деревенская, не понимаю ничего.
И не пойму, похоже.
Темирхан молчит, потом вытирает грубыми пальцами мои мокрые щеки.
— Что не так, русалка? — шепчет он, — я резко слишком, да?
Мотаю головой, опять упираюсь в его плечи. Прикосновение к голой горячей коже обжигает, добавляет дрожи и томления в низ живота.
Но я так рада, что он прекратил, что отпустил меня!
Не важно, почему у меня такая реакция на него! Верней, важно, конечно, потому что с ума сводит… Но я — это не только сладкое местечко между ног.
Я — человек. И хочу, чтоб меня слушали и слышали.
Может, я этого не заслуживаю… Но, тем не менее, хочу.
Выскальзываю из-под тяжелого тела Биг Босса, бегу к сумке, достаю телефон.
Темирхан садится на диване, все так же, не застегивая рубашку.
Обманчиво лениво и спокойно.
Выглядит он при этом, как чертов монгольский хан, восседающий в своем шатре и рассматривающий данников.
Горячо очень.
И будь я поумнее…
Но дура, что уж тут поделаешь…
Быстро пишу ему текст: «Я не хочу быть кабинетной любовницей. Это унизительно».
Отдаю ему, впрочем, предусмотрительно оставаясь вне зоны досягаемости.
Потому что, ну кто его знает… Опять схватит, подомнет под себя, зацелует до полуобморока, так, что все мозги поплавятся…
Это будет очень глупо и недальновидно.
Вот есть у меня ощущение, что, если позволю вот так с собой… Если разрешу взять себя прямо в рабочем кабинете… То ниже падать будет уже некуда.
Интересно, Вику он имел в этом кабинете?
А еще интересно, чем я от нее отличаюсь?
Он до сих пор не сказал, чем.
А спрашивать я не могу. Стыдно очень. И страшно. Вдруг ответит то, от чего больно будет? А мне и без того уже… Больно.
Темирхан читает то, что я написала, каменеет лицом, отдает мне телефон, не делая попытки опять прихватить и поиграть.