Пусть в душе Шэнь Цинцю по-прежнему не мог примириться с тем, что предстоит пережить главному герою, чтобы переродиться, словно бабочка, вылетающая из кокона, он впервые поверил в то, что и впрямь сможет сыграть возложенную на него бесчеловечную роль.
***
Три дня спустя избранная дюжина адептов хребта Цанцюн отбыла на собрание Союза бессмертных.
На сей раз оно должно было состояться в покрытом дремучим лесом ущелье Цзюэди [4].
Те адепты, что уже успели сделать себе имя, не принимали участия в собрании, чтобы не соперничать с младшими сотоварищами, ведь им не было нужды добиваться внимания сильных мира сего. Потому-то главы пиков Цанцюн и старейшины, как правило, сами не участвовали, отбирая от своей горы с десяток молодых адептов — примерно столько за это время присоединялось к числу бессмертных, так что чем больше, тем лучше. И, подумать только, в этом романе заклинатели добирались до места собрания на конных повозках!
Авторы сажают персонажей на лошадей исключительно ради героической позы. Однако, поскольку Шэнь Цинцю не горел желанием углублять знакомство с породой непарнокопытных, рискуя при этом сломать себе шею, а также подставлять своё миловидное лицо всем горным стихиям, он без колебаний выбрал крытую повозку — и пусть все остальные смотрят на него с осуждением, если охота.
Однако оказалось, что с местами в повозке всё на поверку не так-то просто — тут явно действовал принцип: кто успел, тот и съел. Стоило вееру Шэнь Цинцю коснуться дверной занавеси, как изнутри раздался резкий голос:
— Такой здоровый мужик, и собрался потеснить хрупкую женщину!
Обладательницей роскошных бровей и высокой пышной груди оказалась не кто иная, как госпожа горы Сяньшу, Ци Цинци [5].
В оригинальном романе её отношения с Шэнь Цинцю были так себе, впрочем, они почти не контактировали, что вполне устраивало обоих. Но за последние годы, поработав с ней бок о бок, мужчина проникся уважением к её прямоте и грубоватой откровенности, так что, можно сказать, они неплохо поладили. Наставив на неё свой веер, Шэнь Цинцю изрёк в безупречно вежливой манере:
— Прошу госпожу снизойти к слабости больного.
Ци Цинци признала за ним это право, подвинувшись, но всё же не удержалась от замечания:
— Ты окончательно распустился, пользуясь своим отравлением, чтобы с тобой все носились как с писаной торбой! Если так дальше пойдёт, ты забудешь, что у тебя есть золотое ядро! Может, тебе ещё и закусок поднести?
— А что, неплохая идея, — как ни в чём не бывало отозвался Шэнь Цинцю, постучав ручкой веера по стене повозки.
Из-за поднявшегося занавеса тотчас возникло улыбающееся лицо Ло Бинхэ.
— Чего пожелает учитель: закусок, воды, или у вас затекла поясница?
Сам ученик восседал на высокой белой лошади, словно подчёркивающей его одухотворённую красоту. Под яркими лучами солнца он весь так и сиял, словно статуэтка из нефрита.
— Твоя тётя [6] Ци желает отведать закусок, — велел Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ тотчас извлёк из-за пояса изящный свёрток, словно только этого и дожидался.
— Учитель, прошу, дайте знать, если вам ещё что-то понадобится, — попросил он, перед тем как опустить занавес.
Проезжавший мимо Лю Цингэ громко фыркнул, нахлёстывая лошадь.
— Ну надо же, — изрёк Шэнь Цинцю, вскрывая свёрток. — «Борода дракона» [7]! Неплохо. — Протягивая его Ци Цинци, он предложил: — Хочешь попробовать?
В этот момент грозная заклинательница затруднилась бы подобрать слова, чтобы описать свои чувства. Её распирало что-то вроде праведного негодования: как мог столь прекрасный ученик, духовно сильный и безупречно воспитанный, взрасти под крылом этого бездельника Шэнь Цинцю?
На самом деле, существовала метафора, прекрасно отражающая её эмоции, но неизвестная ей в силу анахронизма — «прозрение слепой собаки».
Поглощённая этими переживаниями, Ци Цинци даже не взглянула на «бороду дракона», вместо этого сурово заметив:
— Даже Минъянь едет верхом!
Если ей удастся хоть немного смутить Шэнь Цинцю, это станет настоящим триумфом!
Тот послушно выглянул из-за занавеси: Лю Минъянь и впрямь восседала на лошади со своей неизменной вуалью и клинком Шуйсэ [8]. С каждым дуновением ветра белоснежная вуаль трепетала, создавая чувство неземной прелести.
Эта картина была чересчур притягательна.
Шэнь Цинцю не отказал себе в удовольствии поглазеть на девушку лишнюю пару мгновений, после чего мечтательно вздохнул: