— Сюда? — не без сомнения поинтересовался доктор Фест, глядя на дубовые с бронзовой окантовкой, двери. Если верить легенде, привезены из крепости Акра, наследие крестоносцев.
— Сюда, доктор! — заверил сопровождающий, юркий молодой человек с неприятной улыбкой. — Поторопитесь, пожалуйста.
Площадь Вильгельмплац, Орденский дворец. Здание историческое, а ни разу не бывал. И неудивительно, что нормальному человеку делать в логове покойного доктора Геббельса?
За дверями обнаружился мраморный вестибюль с бюстом Колченогого в небольшой нише. Дальше тянулись широкие лестничные пролеты под красным ковром. Бывший унтер-офицер ощутил суетное любопытство. Во дворце принца Альбрехта, где сейчас руины разбирают, гнездились самые настоящие дьяволы, способные напугать весь свет. Здесь же, в Орденском дворце, бесы мелкие, юркие, очень хитрые, зато противные до невозможности.
— Второй этаж, — суфлерским шепотом подсказал сопровождающий. — Поспешите, доктор, поспешите…
Он пожал плечами и ступил на красный ковер.
Утром, выпив кофе и сбегав за газетами, доктор Иоганн Фест обнаружил некую странность, даже целых две. Хотел перепрятать пистолет, но оружия в кармане пиджака почему-то не оказалось. Удивился, начал вспоминать и внезапно понял: вчерашний день нет, не забылся, но как-то расплывается в памяти. Собирался съездить на работу, в Бранденбургский музей. Был он там? Кажется, да, вероятно, и пистолет туда отвез, в фондах можно спрятать даже гаубицу. Тогда почему не помнит? Что собирался, да, пистолет зачем-то вынимал, тоже, а дальше, если процитировать принца Датского, тишина. Что за притча?
Пиджак пах порохом. Штатский бы не учуял, но бывший фронтовик не спутает. Выходит, он стрелял? Но где и когда? В кого?
А еще в голове непрошеным гвоздем саднила мысль, что надо обязательно связаться с Мельником. Предупредить? Сообщить о чем-то? Так и не скажешь, однако — надо.
Кажется, что-то случилось? Но с кем? И что именно?
Приезд нежданного гостя из министерства образования и пропаганды случился вовремя. По крайней мере, можно отвлечься. Что вызвали, не очень удивило. Давно не звонил, соскучились.
Перед дверью в начальственный кабинет, почти такой же огромной, как и входная, их встретил секретарь, мрачный и озабоченный. Подскочил, завертел головой.
— Что же вы, доктор Фест? Уже дважды спрашивали, волновались.
На такое можно не отвечать. Если бы и вправду торопились, прислали бы гоночную машину.
Двери, однако, открывать не спешил. Покойный рейхсминистр Геббельс специально приказал навесить тяжелые и тугие, чтобы просто так не войти. Посетитель, прежде чем предстать перед начальством, обязан прочувствовать. Секретарь тяжко вздохнув, потянул за аляповатую бронзовую ручку. Сочувствовать бывший унтер-офицер не стал. Взялся — служи!
В кабинете расписной потолок, лепнина, стол, за которым взводу не тесно, столы поменьше, ковровая дорожка…
— Сервус!
Поздоровался громко и четко, как и положено перед старшими по званию. Даже каблуками прищелкнул, вспомнив фельдфебельскую науку.
— Сервус! — вялым эхом откликнулся сидевший во главе стола Шейх. — Падай куда-нибудь.
Тот, что пристроился за столиком в дальнем углу, ответить не соизволил, только засопел громко. В отличие от Шейха, в форме даже с каким-то орденом у самого горла. Впрочем, не каким-то, Pour le Mérite каждый фронтовик узнает.
Бывший унтер-офицер усмехнулся.
— Здравия желаю, господин капитан!
Сопение стало громче, кавалер отвернулся, сделав вид, будто не слышит. Доктор Фест не обиделся. Пусть его!
— Садись! — поторопил Шейх. — Герман специально из-за тебя приехал.
Гость оценил и устроился за столом. Поискав глазами пепельницу, вспомнил, что партайгеноссе Рудольф Гесс, ныне рейхсминистр пропаганды, сам не курит и всем прочим не дозволяет.
— Так вот, Иоганн, нам доложили, что ты был в отряде, сопровождавшем бывшего… То есть, Генриха Гиммлера. Тебя там видели, и в Берлине, и в Бад-Тёльце.
— Карьеру в СС решил сделать? — грянуло из-за столика. — Припоздал слегка, умник! Знаешь, что о тебе рассказывают?
Доктор Фест поглядел на гневного капитана. Собственно, в 1919-м, когда они познакомились, Герман Геринг капитаном не был, однако настоятельно просил титуловать его именно так. Звание, мол, присвоили, только документ еще не пришел. Таким он был, таким и остался. А вот выглядел бывший капитан скверно. Они не виделись с середины 1920-х, Герман и тогда был уже толстым, но теперь еще больше разбух, едва помещаясь за столом. На мундире, ближе к подмышкам, пятна от пота, и на лице пот, а еще… Неужели косметика? Кажется, да.
— Говорят, ты для него, для Гиммлера, Дьявола вызывал, — негромко проговорил Рудольф Гесс. — Правда?
И как ответить? Не хотел, да смертью грозили, каюсь, исповедуюсь, в кирху на коленях поползу. Mea culpa, mea maxima culpa![636]
[636] Мой грех, мой величайший грех! (лат.)