— Не проснулись? Если это всерьез, то куда нам?
Иоганн Фест вытер со лба холодный пот. Всерьез, это если стреляют, если прорвались британские танки, если сидишь целую ночь в противогазе… Сейчас стрельбы нет, и танки границу не переходят, но…
Он поглядел в небо, самое обычное, ночное. Ни прожекторов, ни вспышек разрывов. Разве что тень промелькнула, за ней еще одна, еще…
— К воротам! Бегом!..
Возле самой калитки их обогнал кто-то более резвый. Растерянный часовой взялся за винтовку, но вмешиваться не спешил. Федор Лиске толкнул его в бок.
— Беги, солдат, беги!..
За калиткой улица, дальше сквер. Фест остановился на миг, пытаясь отдышаться. Увы, годы уже не те, раньше бы с полной выкладкой, с карабином, да еще и в противогазе он был бы уже на другой стороне.
— Туда!
Гауптштурмфюрер махнул рукой в сторону сквера. Редкие деревья не защитят, но все лучше, чем среди асфальта.
— Скорей, унтер, скорей!..
Остановились, только оставив север за спиной. Ветеран облегченно вздохнул.
— Все! Ну, как-то так…
Иоганн Фест резко выдохнул. Неплохо пробежались! А что там в казармах? Вроде бы тихо, если тревога учебная, наверняка уже дали отбой…
— Воздух!
Команда прозвучала негромко, но он услышал и, не думая, рухнул на сырую осеннюю землю. Успел! Твердь дрогнула, грозясь поглотить и увлечь в глубину, тьма на миг исчезла, сменившись морем белого огня. Иоганн Фест ткнулся лицом в мокрые листья, закрыл голову руками. И тогда ударило уже по-настоящему, безжалостно, наотмашь.
— Слишком мало, доктор? Но вы же знакомы с источниками, ваши предки подписывали договор за куда меньшее. Шкатулка с золотом, чужая невеста, повышение по службе… Душа не слишком дорого стоит, для нас это больше спорт, так сказать, вопрос престижа. Хорошо! Еще одно ваше желание, когда все закончится, всего одно, и в пределах разумного. Выполню, не сомневайтесь. Итак, подписываем? Нож у вас есть, значит, требуется еще ватка и одеколон. И, конечно, еще перо, гусиное не захватил, обойдемся стальным… Все еще сомневаетесь? В конце концов, считайте это розыгрышем. Если я не существую, что вы теряете?
7
На этот раз все вышло еще хуже. Когда в столовой она подошла к столику, за которым уже сидели двое, поставила поднос на угол и хотела попросить разрешения присоединиться, люди встали и молча отошли, даже не взглянув на недоеденный завтрак. Соль оставила поднос и направилась к выходу. Ничего, в боксе можно выпить кофе, а потом… У нее будет время подумать о «потом».
Вот, значит, какая она, судьба нечистых! Если верить учебникам, преступности на Клеменции нет. Почему так, объяснялось весьма туманно, отец же сказал странную фразу: «На Земле это называют евгеникой». «Эксцессы», как пояснял учебник, немедленно пресекались всемогущей социальной службой. Однако имелись те, кому ничего не запрещалось, однако общение с ними было строго ограничено. Прежде это были религиозные диссиденты, те же томисты, сторонники Кампанеллы. Теперь же в эпоху полной свободы совести нечистыми объявляли тех, кто потенциально опасен для общества. Кто производит отбор? Все та же социальная служба, всемогущая и всезнающая.
Вчера за кофе сквайр Понс поведал много интересного. Кафе (именно «café», а не «casu»), оказалось маленьким и очень уютным. И вовсе не подпольным, просто бывали там большей частью… Нет, не вилланы, а технический персонал. Соланж де Керси наверняка стала первой графиней, выпившей там чашку латте. Никто ничего не запрещал и не предписывал, но так сложилось, причем сразу, с первого же дня.
Понс немного рассказал о своей работе. Механик-ремонтник, но недавно окончил специальные курсы и теперь ждет перевода в отдел телескринов. Ничего особенного, маленькие оптические камеры для передачи изображения, на Земле, говорят, они тоже есть. Дело нужное, однако, не так давно на Клеменции чуть не отправили в отставку Высший Распорядительный совет, причем именно из-за телескринов. Кто-то распространил по информационной сети текст законопроекта, согласно которому камеры наблюдения будут устанавливать всюду, начиная с улиц и площадей, где они и так уже есть, кончая жилыми помещениями с функцией круглосуточной записи — исключительно ради безопасности самих же клементийцев. Вместо подписи под документом — многозначительное «Frater Antenatus»[609].
Документ объявили недоработанным черновиком, двое членов совета ушли в отставку. Социальная служба намекнула, что все это провокация, устроенная теми же нечистыми, предавшими и погубившими миссию на Земле.
Соль невольно вспомнила, как в Мюнхене вскоре после прихода нацистов к власти, началась шумная кампания по организации помощи обездоленным. Бездомным бродягам было решено предоставить бесплатное жилье и обеспечить их работой. Так возник Дахау.
Понс же повторил чьи-то слова: телескрины — пробный шар. Если не выйдет, Frater Antenatus попробует что-нибудь иное.
«Свободная Германия» передавала концерт по заявкам. Начали с бешено популярной «Лили Марлен», которую в Рейхе то запрещали, то вновь разрешали. Недавно запретили вновь якобы по личному распоряжению Гитлера. Объявляя следующую песню, диктор был строг: «Памяти камрада Иоганна Штимме, члена центрального комитета компартии, погибшего на боевом посту».
Соль невольно сжала кулаки. Там, на Земле, ее тоже называли камрадом. Здесь — нечистой. Rotfront, друзья!
На звонок она вначале не обратила внимания. Катитесь вы все во главе со своим Старшим Братом kolbaskoj po Maloj Spasskoj! Потом, пересилив себя, все же поднялась, сделала звук тише.
На пороге стоял дед, Агфред Руэрг.
— Ты не ошибся дверью? — спросила она по-немецки.
Дед дослушал «Марш Единого фронта» до конца и лишь потом выключил радио. Повернувшись, взглянул мрачно.
[609] «Старший Брат» (лат.).