Читать книгу « "Цикл "Аргентина". Компиляция. Романы 1-9"» онлайн.
Землю вернуть не получилось, но с Деревом Свободы эмигрант справился, чтобы сгинуть без следа и без наследников ровно через месяц после возвращения. Искать его никто не стал, гусары же, допив то, что нашли в винном погребе замка, отбыли восвояси.
В 1830-м, после свержения Шарля Бурбона, Дерево Свободы, молодой саженец-дубок из ближайшего леса, посадили вновь на том же месте. За сто лет крона успела подняться до стенных зубцов.
Три дня назад не слишком опытный солдатик-шофер, давая задний ход, чуть было не врезался в покрытый черной корой ствол. Мадам Делис, бросившаяся наперерез, отделалась несколькими синяками. Капитан Гарнье извинения принес, ограждение выставил, солдатика взгреть пообещал, чем конфликт, конечно же, не исчерпал, но несколько снизил градус. Местные власти в лице мэра обязались не поднимать шум. К сожалению, иные проблемы старого замка так легко не решались.
3
В углу стола обнаружилась пепельница, и доктор Фест полез в карман пиджака за сигаретами. Заодно решил слегка потянуть время. Про Отто Олендорфа, доктора права и доктора экономики, слыхать приходилось. Может, хоть он не сумасшедший?
— Вам одной фразой, генерал, или подробно?
Олендорф, явно некурящий, взглянул на пачку «Юно» с явным неодобрением, но запрещать не стал. Щелчок зажигалки и первая, самая сладкая затяжка слегка приободрили. В конце концов, попытка не пытка.
— Одной фразой: воспроизвел опыт согласно записям профессора Фридриха Рауха. Подробный же рассказ займет где-то полчаса.
— Десять минут, — генерал еле заметно поморщился. — И учтите, доктор, за каждое слово вам придется отвечать перед рейхсфюрером.
Иоганн Фест невольно представил себе обряд вызывания Генриха Гиммлера. Пентаграмма в зигель-рунах, золотое пенсне посередине — и свечи черного воска. Негромко играет «Хорст Вессель»… Б-р-р!..
— Постараюсь… Профессор Фридрих Раух эмигрировал в Швецию в 1785 году из-за того, что попытался привлечь к ответственности власти двух прусских городов за бессудные расправы над мужчинами и женщинами, обвиненными в колдовстве. Правительство предпочло замять дело, профессора же обвинили в растлении собственной падчерицы. В Стокгольме он бедствовал, пробавлялся случайной работой, но ученые занятия не бросил…
Читая найденную в архиве Браге тетрадь, доктор Иоганн Фест то и дело поражался. Надо быть человеком эпохи Просвещения, чтобы посвятить несколько очень трудных лет вопросу на первый взгляд не слишком серьезному: как в различных рукописях и инкунабулах описывается обряд вызывания Врага рода человеческого. Казалось бы, зачем нужен обряд, если Дьявол бродит средь людей как лев рыкающий, все видит и все слышит? Кликни в полночь, когда силы зла властвуют безраздельно, и готово. Некоторые так и считали, иные выдумывали целые феерии, место которым исключительно в цирке, третьи пытались копировать церковную службу, меняя имена и названия. Но самые знающие описывали один и тот же обряд, достаточно простой и не требующий ничего, кроме краски (или мела), острого ножа и нескольких свечей. Вот только детали очень сильно разнились. Пересмотрев несколько десятков текстов, профессор Раух наконец-то понял: в каждом из них описание верное, однако неполное. Заклинание вызова делилось на несколько частей, каждая записывалась отдельно, а на полях ставился понятный только посвященным номер, обозначенный греческими буквами.
— Семь минут, — одобрительно кивнул Олендорф, взглянув на циферблат. — То есть, те, что ведали Силу букв, прятали знания от профанов?
Сила букв? Доктор Фест поглядел на генерала с немалым интересом. Олендорф явно что-то знает про книгу Зогар, что означает Сияние, для ведающих же истину — Опасное Сияние. Интересно, кто посвятил этого арийца в тайны еврейских мудрецов?
— Да, тайну разрезали на кусочки и разложили их по разным шкатулкам. Профессор Раух попытался собрать мозаику. На основании его выводов я и воспроизвел обряд эвокации. Свечей не было, взял обычные кнопки.
Генерал щелкнул ногтем по циферблату.
— Девять с половиной минут! С вами можно иметь дело, доктор Фест. Мел, краска и свечи — не проблема, копию записей вы предоставили…
Встал, прошелся взад-вперед по комнате. Обернулся.
— Циммер, которого вы видели этой ночью — редкий негодяй, убийца и вор. Но мы не жаждем крови, отделался бы кацетом, если бы не его глупое упрямство. Как вы понимаете, все это вам продемонстрировали не просто так.
Доктор Фест ждал продолжения, но его не последовало. Олендорф забрал со стола папки с бумагами и, не прощаясь, вышел из комнаты. «Компендиум» и «Молот ведьм» оставил. Доктор Иоганн Фест, пожалев книги, решил забрать их в казарму. Насчет же случившегося рассудил просто. Обычно дело ведут два следователя — добрый и злой. В его же случае тоже двое, но иные — умный и доктор Брандт.
Думал, что в казарме пусто (иначе, зачем строились?), но все оказались на месте, даже с прибытком. К двум офицерам прибавился третий, годами явно постарше, причем в очках, что для СС — почти нонсенс, если ты не Гиммлер. Шахматы по-прежнему стояли на стуле, но всем было определенно не до игры.
— Сейчас начнется, — хмыкнул гауптштурмфюрер, увидев Феста. — Унтер-офицер Сервус будет нас строить и учить жизни.
— Потому что мы молодые и жизни не видели, — поддержал тот, что помладше, — Готовьтесь, камрад, к приступу тевтонской ярости.
Новичок встал, одернул мундир.
— Меня строить не надо. Призыв 1917 года, правда, на фронт так и не попал, как ограниченно годный. Ландвер, потом фрайкор… Гауптштурмфюрер Федор Лиске!
Сверстник… Пожимая руку и представляясь, Иоганн Фест словно воочию увидел очкастого гимназиста-добровольца. Отцы ушли на фронт, и старшие братья ушли…
— Между прочим, камрад в Мюнхене большевиков давил! — наставительно заметил первый гауптштурмфюрер, — Пока вы, господин унтер-офицер, сосисками с пивом баловались.
Было бы чем гордиться! Унтер Фест тоже там отметился. Давить не давил, стоял в резерве, но насмотреться успел. Хвастаться этим он в любом случае не собирался.
Тем временем шахматисты, отодвинув доску в сторону, извлекли на свет божий недопитую бутыль с содранной этикеткой и две железные кружки. Ветеран Фест одобрил — по фронтовому! — но присоединяться не стал. Положил книги на одеяло, присел рядом.
— Однако! — послышалось над ухом.