Пришлось заняться делом всерьез. Раны, что на голове, что на ноге, выглядели скверно — и еще хуже пахли. Но бывший гимназист все-таки справился, что смог, вычистил, что получилось, промыл. Майор так и не очнулся, стонал, мычал, скрипел зубами. Грязных, пропитанных кровью бинтов вышла целая куча. Антек убрал мусор, решив, что раненого неплохо бы покормить, только как?
— Земоловский! Отдайте пистолет.
Бывший гимназист невольно вздрогнул. Майор не лежал уже, сидел, опираясь спиной на подушку. Очнулся! Ну, что за характер? Еле жив, а пистолет требует!
Антек подошел ближе, наклонился.
— Сейчас здесь командую я, пан майор. Вы больной, так что видите себя тихо. Принесу вам еды.
Орловский покачал головой.
— Ничего в горло не лезет. Наверняка гангрена, так что скоро конец. Как на объекте?
Бывший гимназист честно рассказал все, особо же про господина Виммера. Пусть узнает напоследок! Нечего с марсианами в такие игры играть.
Офицер слушал, не перебивая. Глаза закрыты, рот плотно сжат. Наконец, бледные губы дрогнули.
— Земоловский! Вы — враг Польши, но все-таки землянин.
Антек не выдержал, вскочил. За что ему такое?
— Пан майор! Почему — враг? У Польской Республики полно недостатков, но в других государствах их не меньше. Надо. Надо очень многое менять, но это вы и без меня знаете. Лучше любые реформы, чем террор и кровавая смута. А сейчас война, надо в первую очередь большевиков остановить.
Орловский покачал головой.
— Оставьте шутовство! Реформы. Вы террорист и убийца. Каюсь, так и не докопался, но в последней радиограмме пришло подтверждение.
Силы таяли, и майор со стоном опустился на кровать. Однако губы продолжали шевелиться, роняя негромкие, тяжелые слова.
— Вы Антин Немоловский-Косач. Ваш отец — бывший министр Украинской Народной республики, эмигрировал в СССР, в 1929 году арестован ОГПУ и осужден. Вы с матерью вернулись в Польшу.
Антек вытер пот со лба. Всего одна буква в фамилии! И привыкать легче, и найдут нескоро, картотека в Дефензиве строго по алфавиту.
— С четырнадцати лет вы вступили в молодежную секцию Организации Украинских Националистов. Дважды ездили в Германию, где проходили военную подготовку.
Auf die Position! Ziel! Feuer!..
— Хватит? Или рассказать в скольких убийствах подозреваетесь? Год назад вы исчезли из Львова перед самым арестом…
Черная шелковая удавка. Zradnikovi — sobacha smert!
— А в Белостоке вас просто проворонили. И я проворонил, поверил генералу Сокольницкому, и вы тоже постарались, забили нам всем головы сказками про уланов-призраков.
Он попытался повторить то, что услышал. Антин Немоловский-Косач, Организация Украинских Националистов… Spy, mij Anteku, spi lyubyj! Нет, ничего не изменилось, черная топь погибшей памяти лишь колыхнулась и снова затихла. Он ли, не он — ответа не узнать.
Оставили только боль.
— Еду я принесу, — Антек постарался, чтобы голос не дрогнул. — Поесть вам все-таки надо.
Выйдя в коридор и закрыв дверь, бывший гимназист вдруг осознал, что его война кончилась. Не сейчас, а тем зимним вечером, когда они шли с Ядзей по заснеженной улице. Все, что потом, тоже война, но не его, чужая. А на чужой войне не победить.
Пистолет спрятал, застегнул кобуру. Встретит чужаков — ну и пусть!
Коридоры были пусты, и лифт пуст. Антек без всяких приключений добрался до столовой, нажал нужные кнопки, поставил тарелки на поднос. Впрочем, старался он зря, Орловский вновь был без памяти. Бывший гимназист поставил поднос на тумбочку возле кровати, налил в стакан воды, пододвинул ближе. С тем и ушел, осторожно прикрыв дверь. Из соседнего бокса, где они ночевали с сержантом, забрал «Песнь о Роланде», там и прилег ненадолго, пытаясь привести мысли в порядок. Тщетно! Вода в реке стала мутной, горькой на вкус, бесформенные, безвидные тени окружили, обступили со всех сторон.
Он все же справился, пусть и с немалым трудом. Заставил себя встать, выпить глоток воды. Теперь можно и к себе, на этаж выше. Иного дома в этом мире у него уже нет. Больше по привычке, чем чего-то опасаясь, выглянул в коридор.
Лифт!