Я очень постарался поверить, что Сестра-Смерть просто шутит. Ну, обиделась, ну, бывает.
— А пока смотри.
На стол легла большая карта, школьная, на тканевой основе. Учительница пансиона дает урок географии.
— Это видели пока только графиня и я. Ты — третий.
Европа. Масштаб крупный, края свисают вниз. И несколько блестящих кнопок.
— На графиню я вышла через моего агента. Тоже, кстати, графиня, только с приставкой «ланд», эмигрантка и очень дальняя родственница де Безье. Барон Леритье де Шезель — орешек твердый, но тут мне просто повезло. В чем именно, пока умолчу.
Я смотрел на кнопки. Две во Франции, три в Рейхе, в Польше — одна. И еще, еще.
— У Адди такая карта есть, но неполная. Два объекта вычислила графиня, один — я. Ну, что, главный американский шпион, догадался?
Я поглядел на Фогель и молча поднял руки. Кажется, ей понравилось.
— Это базы Клеменции, их тайные хранилища. У Структуры есть доступ к двум из них. Землетрясение в Польше! Теперь, надеюсь, понял?
Я пересчитал кнопки, притрагиваясь к каждой пальцем. Затем отошел от стола и рухнул в кресло. Все летело в тартарары. А мы еще Конспект писали.
— Структура теперь может управлять Европой. А мы-то опасались инопланетян!
И то не слишком, ФДР почему-то уверен, что с Клеменцией можно договориться.
— Этого не было у Базиля Захароффа, — Мухоловка подошла ближе, присела на подлокотник. — Зато есть у Адди. Для начала он остановит русских в Польше, затем свергнет Гитлера. Теперь он обойдется без Германского сопротивления, просто в один прекрасный день Берлин вместе с фюрером провалится в бездну. На это ресурсов хватит, а дальше Структура справится сама.
Я почувствовал себя генералом Кастером при Литтл-Бигхор не. Плохо, безнадежно, тоскливо, кругом индейцы. Но вождь Сидячий Бык не вел перед битвой долгие речи, он просто атаковал.
— Не мой уровень, — рассудил я, вставая. — Завтра же еду в Париж и прячусь в посольстве. Сочиняю телеграмму на десять страниц, шифрую — и жду приказа от Дяди Сэма.
— Уезжаешь? — странным голосом спросила она.
— Ну-у. Если ты не предложишь что-нибудь другое.
Ее глаза сверкнули темным огнем.
— Ты сволочь, Норби!
Я развел руками.
— Знаю!
Шторы она задернула сама. На мои губы легла ладонь. Молчи!
Молчу.
— Хочется тебе все рассказать, только нельзя, нельзя. Ты хитрый и жестокий, ты никого не пожалеешь.
Слова-этикетки не значат ничего, падают, скользя по нашей потной коже, исчезают среди ее спутанных волос, гаснут в ее дыхании.
— У собаки есть предел, она может полюбить одного хозяина, второго, третьего. А потом все, душа умирает. Кажется, я тоже исчерпалась, я могу только ненавидеть.
Хорошо, что можно не отвечать. И даже не думать, мысли вспархивают и улетают в такт ее стонам, не оставляя следа. Маленькая жизнь от одного щелчка выключателя до другого.
— Меня долго учили не верить людям. Я была очень хорошей ученицей, но все-таки ошибалась. И каждый раз приходилось умирать. Когда Марек меня бросил, я, как гимназистка, наглоталась таблеток, выстрелить в висок не смогла. Перегорела. Герда приехала слишком рано, она что-то почувствовала, не пожалела, не отпустила. Это было очень страшно — понимать, что придется жить дальше.
А потом кончились и слова, исчерпались за полной ненужностью. И никто не вспомнил о выключателе.