Он нагнал шведа, и они пошли рядом. Останавливались у камер, бывший гимназист отпирал замок, Стурсон-Сторлсон терпеливо ждал.
— Не успеют, — заметил он возле дверей последней камеры. — Слишком сильный удар. Вы думали, у вас в ушах были простые резинки? И все равно не уберегло.
Луч появился уже на ступеньках железной лестницы. Нетерпеливо дернулся, указывая вперед. Но тут снизу загрохотали шаги. Один из охранников все-таки остался на ногах. Сейчас он появится.
Доброволец Земоловский выбросил руку с пистолетом вперед, согнул в локте. Но стрелять не пришлось, впереди, в нескольких метрах, что-то негромко хлопнуло — и тут же послышался грохот. Путь был свободен.
Тело охранника лежало внизу, рядом с карабином. Швед задержался на миг, покачал головой, но ничего не сказал.
Двор прошли спокойно, но возле самых ворот раздался первый выстрел. Пуля ударила в булыжник, высекая нестойкие искры. Бывший гимназист обернулся, пытаясь найти стрелка, но швед потянул его дальше.
— Сюда!
Ворота заперты, но открыта калитка. Еще одна пуля ударила у самых ног.
На улице горели фонари, и луч-проводник он заметил не сразу. Вначале — мотоцикл, большой, черный, с коляской. Луч рядом, скользит по асфальту.
Пули ударили вновь, и бывший гимназист поспешил вперед. Металл коляски был еще теплым. Он хотел усадить туда шведа, запоздало пожалев, что не догадался взять карабин, но тут его толкнули в плечо.
— Вы — в коляску, — приказали из пустоты. — Профессор плохо стреляет.
Он подчинился без слов, отметив, что голос — женский. Прыгнул на сидение, наскоро проверил оружие. Из калитки уже выбегал охранник с карабином наизготовку.
— Тох! То-тох!
Резко запахло порохом. Доброволец Земоловский зло усмехнулся. Один есть. Следующего давай!
Не успел. Мотоцикл, взревев мотором, рванул с места.
4
— Мы узнали! Мы все узнали, мсье! — перебивая друг друга, заспешили мальчишки.
Чтобы усилить энтузиазм, я выдал каждому по монетке. Мелочи наменял в баре полный карман.
— Мадемуазель Лулу приехала две недели назад. У нее был с собой большой чемодан и сумка. Не на такси приехала, ее большой автомобиль подвез.
— Очень дорогой, такие даже на центральных улицах нечасто увидишь.
Наверняка братья, один слегка постарше, в кепке, у второго, что поменьше, волосы торчком. Два голодных попугайчика, прилетевшие поклевать зернышек. Пусть клюют, не жалко! Я выдал еще по монете.
— Она вообще не приезжая, ее тут раньше видели.
Монетка!
— Квартиру сняла, а квартира, кстати, дорогая, ее мсье Фаро сдает, а он скупердяй известный. Целый год квартира пустой стояла.
Клюй, попугайчик, клюй!
Птички гнездились неподалеку от «Старого Жозефа». Не бездельничали, пытаясь торговать старыми мятыми открытками с красотами Парижа. Для затравки я прикупил сразу три, затем объяснил правила — и отправил попугайчиков в свободный полет. Управились за два часа.
— С парнями ее видели.
— С американцами, которые в «Этуаль Солитэр» живут. Сначала с одним, потом с другим. Она, мадемуазель Лулу, для них особую песню поет, на американском языке, когда они в «Старый Жозеф» приходят.
— Песня. Песня называется. В общем, про Лили она.
— «Лили Марлен»? — удивился я, позвенев мелочью на ладони. Глаза мальчишек вспыхнули огоньками.