— Я ему доверяю, — объявил Эгмонт.
— И голову свою ему доверяете? — спросил Людвиг Нассауский.
— Да, — отвечал Эгмонт, — и голова, и тело, и мое верное сердце — все принадлежит ему.
— Я поступлю, как ты, мой досточтимый, — сказал Горн.
— Надо смотреть вперед и не ждать, — заметил Молчаливый.
Тут мессир Эгмонт вскипел.
— Я повесил в Граммоне двадцать два реформата{139}! — крикнул он. — Если реформаты прекратят свои проповеди, если святотатцы будут наказаны, король смилостивится.
— На это надежда плоха, — возразил Молчаливый.
— Вооружимся доверием! — молвил Эгмонт.
— Вооружимся доверием! — повторил за ним Горн.
— Мечами должно вооружаться, а не доверием, — вмешался Гоохстратен.
Тут Молчаливый направился к выходу.
— Прощайте, принц без земли! — сказал ему Эгмонт.
— Прощайте, граф без головы! — отвечал Молчаливый.
— Барана ждет мясник, а воина, спасающего родимый край, ожидает слава, — сказал Людвиг Нассауский.
— Не могу и не хочу, — объявил Эгмонт.
«Пусть же кровь невинных жертв падет на голову царедворца!» — подумал Уленшпигель.
Все разошлись.
Тут Уленшпигель вылез из трубы и поспешил с вестями к Праату.
— Эгмонт изменник, — сказал Праат. — Господь — с принцем Оранским.
А герцог Альба? Он уже в Брюсселе{140}. Прощайтесь с нажитым добром, горожане!
Книга третья
Молчаливый выступает в поход — сам господь ведет его.
Оба графа уже схвачены{141}. Альба обещает Молчаливому снисхождение и помилование, если тот явится к нему.
Узнав об этом, Уленшпигель сказал Ламме:
— Герцог, черт бы его душу взял, по настоянию генерал-прокурора Дюбуа предлагает принцу Оранскому{142}, его брату Людвигу, Гоохстратену, ван ден Бергу{143}, Кюлембургу, Вредероде и всем друзьям принца явиться к нему, обещает им правосудие и милосердие и дает полтора месяца сроку. Послушай, Ламме: как-то раз один амстердамский еврей стал звать своего врага. Вызывающий стоит на улице, а вызываемый у окна. «Выходи! — кричит вызывающий вызываемому. — Я тебя так стукну по башке, что она в грудную клетку уйдет, и будешь ты смотреть на свет божий через ребра, как вор через тюремную решетку». А тот ему: «Обещай, говорит, что стукнешь меня хоть сто раз, — все равно я к тебе не выйду». Вот так же может ответить принц Оранский и его сподвижники.
И они в самом деле отказались явиться. Эгмонт же и Горн поступили иначе. А тех, кто не исполняет своего долга, ждет кара господня.
Между тем в Брюсселе на Конном базаре были обезглавлены братья д’Андло, сыновья Баттенбурга и другие славные и отважные сеньоры за то, что они попытались с налету взять Амстердам.
А когда они, в количестве восемнадцати человек, с пением молитв шли на казнь, впереди и позади них всю дорогу били барабаны.
А испанские солдаты, которые вели осужденных на казнь, нарочно обжигали их факелами. А когда те корчились от боли, солдаты говорили: «Что, лютеране? Больно? Погодите: будет еще больнее!»