– Готов? – спросил Макс.
– Черт возьми, еще как.
Я уставился на Эпплтона, притворившись, что мне насрать на дальнейшие события.
Да начнется представление!
Я помню лишь отдельные фрагменты боя.
Эпплтон наносит внезапный удар мне в челюсть, и я лечу, упав на груду деревянных ящиков.
Делаю вид, что пытаюсь уклониться, когда он наносит удар с разворота прямо мне в живот.
Эпплтон бьет локтем в бок. Меня пронзает внезапная боль, и я понимаю, что он умудрился сломать мне одно-два ребра.
Я лежу ничком на полу и захлебываюсь кровью.
Продолжаю себя убеждать, что в случае проигрыша мне не придется каждый вечер ложиться спать, волнуясь, что Кейд Эпплтон и его засранцы сделают или не сделают с Грейс. Она – мое слабое место. Неважно, как я проверну это дело, но Кейду нужно восстановить достоинство, а мне? Мое эго и вполовину не так важно, как важна для меня Грейс.
Все происходило как в замедленной съемке. Возбужденные лозунги постепенно стихли, и я услышал панические крики, призывающие Макса остановить бой. Я взмолился Богу, в которого даже не верю, чтобы Кейд отправил меня в нокаут, прекратив эти мучения, но завершающий удар так и не наступил.
В какой-то момент мне даже подумалось притвориться, что я в отключке, но мои навыки выглядеть вырубившимся не так сильны. И все же я не дал отпор. Даже не предпринял таких попыток. Это не бой. Я просто позволяю Эпплтону делать все, что он хочет. Таково мое наказание за то, что нанес ему поражение.
Кейд пихает меня на мат и прижимает к земле, пробуя какой-то маневр из японской борьбы, отчего кажется, что он хочет сожрать мне задницу. А потом, когда мы оказываемся прижаты друг к другу, мне наконец удается процедить сквозь зубы и полный крови рот.
– Просто заканчивай уже. Ты еще когда зашел на ринг, знал, что я устрою эту хрень, так чего тянешь?
– О, я в курсе, Сент-Клер. – Эпплтон смотрит на меня с наполовину беззубой улыбкой. – Но видишь ли, победы мне мало. Для начала я хочу над тобой поглумиться.
На следующий день я очнулся в реанимации.
Огляделся, постепенно приходя в себя, и увидел, что к моей руке подсоединена капельница, пульс мониторят, а я весь обмотан бинтами, и рука загипсована…
Я скосил глаза вниз. На мне была больничная рубашка. Я бы такую ни в жизнь не надел. Скажу коротко: нежно-голубой ни черта не мой цвет.
– Доброе утро, солнышко! – Голос Истона прозвучал слишком громко и радостно для такого случая.
Дверь распахнулась, и друг неторопливо вошел в палату. Я закрыл глаза, отказываясь слушать его хрень без бокала крепкого вискаря.
– Приятно видеть, что ты очнулся. Здорово же ты напугал нас вчера вечером!
– Почему ты говоришь, как будто тебе восемьдесят? – прохрипел я, пытаясь проглотить немного слюны. Затея неудачная. Слюна-то не появилась. В глотке было суше, чем между ног у девчонок Макса. Я запыхтел.
Ист сел на соседний стул, и я услышал шарканье в палате. Он находился тут не один, но открывать глаза, чтобы посмотреть, кто вошел в комнату, в мои планы не входило.
– Вчера ты чуть не умер, – напомнил Ист.
– Спасибо, капитан Очевидность. Тебе больше некуда податься, что ли? Может, встанешь рядом с Гудзоном и предупредишь туристов, что там сыро, или уедешь на Аляску и напомнишь про холодную погоду?
– Господи, он не только зуба лишился. У него и чувство юмора кончилось, – делано мелодраматично вздохнул Рейн с другого конца палаты.
Сердце остановилось от его голоса. А кого я еще ждал, черт возьми?
Грейс. Я ждал Грейс.