Наступила гнетущая тишина, а потом она продолжила меня добивать.
– Я нарочно это сделала. Оставила зажженную сигарету рядом с моим ночным колпаком. Я больше не хотела жить. И не хотела, чтобы ты тоже жила.
У меня вырвался утробный крик. Я бросилась на старушку, схватила за кромку платья, вытащила из ванны и поволокла по коридору в спальню. Я бросила бабушку на цветочное постельное белье как мешок с картошкой, накинула сверху полотенце и вытерла досуха. Она отбивалась, но я все равно с ней управилась.
Я и мое безобразное лицо.
Я и моя мертвая мать.
Сломанное кольцо с огнем полоснуло по коже, и мне захотелось бросить его на пол и топтать ногами. Бабушка ошиблась. Кольцо не исполнило ни одного моего желания. Оно лишь служило напоминанием, что я нежеланный ребенок.
Бабушка Саванна винила меня за все. За разрушенную жизнь Кортни. За семью Шоу, которая пошла по ее стопам. Я была обязательством, мертвым грузом, взваленным на бабушкину шею, от которого она хотела избавиться.
Мы боролись на ее кровати. Я сидела на бабушке, от слез перед глазами все расплывалось. Я почти закончила ее сушить, когда почувствовала на плече сильную руку.
– Иди, Техас. Дальше я сам.
– Но я…
– Иди.
Я отвернулась и сбежала, не осмелившись посмотреть ему в глаза и узнать, какие чувства он испытывает. Все во мне было сложным и досадным, и я в миллионный раз задалась вопросом, почему Уэст торчит со мной, когда может заполучить любую из тех симпатяшек, что боготворят землю, по которой он ходит.
Я, как истинная эгоистка, заперлась в ванной и встала под душ, не замечая полную воды ванну в полуметре от меня. На полу всюду были раскиданы мокрые полотенца, зубные щетки и мыло.
Под обжигающей струей воды я старательно оттирала каждый миллиметр своего тела, сдирала с кожи отвратительный день, включая свое обезображенное шрамами лицо.
Потом на цыпочках прокралась по коридору. Я услышала, как за дверью Уэст тихонько успокаивает бабушку, укладывая ее спать, и мое сердце пронзила ничем не оправданная ревность.
Это меня он должен сейчас утешать в своих объятиях. Он мой.
Я прошмыгнула в свою комнату, чтобы не начинать грызню со своей пожилой, страдающей болезнью Альцгеймера бабушкой.
Я надела пижаму и рухнула на кровать, смотря в потолок. Слезы беспрепятственно текли по моим щекам. Впервые за долгие годы я не пыталась их остановить.
После того, как в коридоре раздался тихий бабушкин храп, я услышала тяжелую поступь Уэста. Он убрал в ванной, вытер коридор и лестницу и спустился на кухню заварить кофе.
Я успокаивалась, слушая, как он живет, дышит, существует в моих владениях. Уэст был даром небес. Я бы сама сегодня не справилась с бабушкой.
Наконец, послышалось, как он поднялся на второй этаж, поставил две кружки с кофе на пол возле моей комнаты и прижался лбом к двери.
Меня напугало, как хорошо я знаю язык его тела. Как он передвигался по моему дому. Я практически видела, как он все это делает.
– Техас, открой дверь.
Я по рассеянности забыла снова накраситься. Мне не хотелось с ним видеться. После того, как Уэст услышал по телефону, какие отвратительные слова сказала обо мне бабушка – нет. И без того довольно плохо, что я омерзительна не только внешне.
Я была сломлена столько раз, но сегодняшний день даже не сравнится с предыдущими.
Я ему не ответила.
– Я хочу увидеть твое лицо.
Волнение в его голосе меня поразило. Уэст говорил так, как будто готов заплакать, был на грани того, но я не хотела, чтобы он такое переживал.
– Хорошо. Пять минут! – Я спустила ноги с кровати.
– Чистым.