Я про себя тут же усомнился: Этот старый пьянчужка мудрый?! Кхм, кхм. Но вот то, что Лис — да. Да, весьма похоже: мордочка вон прямо-таки лисья.
Дождавшись тишины сочувственно поинтересовался:
— Отчего мой брат Мудрый лис так сердит?
— А разве мой белый брат командор не знает, что индейские духи разгневались за обещание показать чужакам их святилище и наслали на своих неразумных детей болезнь, — саркастично проскрипел старик. Красные слезящиеся глаза, а особенно необычайный перегар подсказали мне, что я не ошибся. Вот только кто вопреки запрету командора так напоил этого бедолагу? «Узнаю, морду набью!», — решил я. А вслух молвил:
— Да, вижу, духи индейцев сильны. И они любят своих детей, раз наказывают их за проступки, — он склонил голову в знак одобрения, — Но я могу их умилостивить.
Индеец поднял страдальческие глаза, в которых теплилась робкая надежда:
— Ты правда можешь прогнать болезнь? Я попробовал все известные мне снадобья, — сокрушенно вздохнул и прыгающим пальцем потыкав в пучки, развешанные тут и сям.
— А дай-ка мне во-он ту чашу, — указал я пальцем на полузарытую в тряпье подходящую по размеру.
Старик с неожиданным проворством подал. Командор с бумканьем вытащил пробку из принесенной бутыли и, бормоча по-русски под нос что мол пить надо меньше и что мол вот столько этому старикашке достаточно, которые шаман принял за заклинания, набулькал с два пальца настойки боярышника, из походной фляжки с пояса разбавил водой. Помогла бы конечно и водка, но для пользы дела я решил замаскировать по сути тот же алкоголь под лекарство, которым, впрочем, сейчас он и являлся. Ибо недаром же сказано великим Авиценой: «Подобное лечи подобным».
Дедушка схватил дрожащими руками поданный сосуд, недоверчиво понюхал, вздохнул и торопливо выпил. На лице его, словно на пособии для врачей, последовательно отразились все стадии отходняка от похмельного синдрома у пьяниц. Наконец отобразило блаженство и я, не желавший упускать момент, участливо спросил:
— Перестали ли злые духи терзать моего брата Мудрого лиса?
— О да! — у старика выступили слёзы благодарности. Он пал ниц перед оторопевшим Резановым и воодушевленный новой порцией алкоголя провозгласил: — Мой белый брат Командор Великий Шаман! Он сильнее индейских злых духов! Я сейчас же, немедленно, извещу об этом моих чад! — и подталкиваемый пьяным возбуждением пополз к выходу. А я вспомнил утренний поход.
Мне поначалу всего-навсего хотелось убедиться а тот ли это дуб, и чем дальше удалялись от лагеря, тем большее возбуждение я испытывал к собственному изумлению. «А вообще, Тот ли это дуб?» — пришла мне в голову отрезвляющая мысль. А с другой стороны, какой же это может быть ещё что тут их много что ли, у каждого племени свой что ли? Да, но ведь вот например у нас, у православных достаточно много чудотворных скажем икон: вот есть Казанская Божья Матерь, есть Иверская… Да и узнаю ли я дерево — двести лет шутка ли даже для дуба. Да и не видел же я его, как узнаю? Такие мысли будоражили моё воображение. Резанов же отдал мне бразды правления нашим общим телом сам безучастно погрузился в собственные думы. В то время, как я энергично месил ногами спутанную прошлогоднюю траву, покуда мы пересекали речную долину. Где-то километра три до крутого правого берега предгорной речушки.
Мое внимание отвлекла скатка через плечо проводника. Прямо как в фильмах про Великую Отечественную шинели у красноармейцев! Собственно, только поэтому полюбопытствовал — бледнолиций же, что с меня возьмёшь, нам простительно:
— Что это, Быстроногий волк?
— Это лодка, возвращаться, — немногословно, но в то же время по его мнению доходчиво ответил тот.
Больше спрашивать мне показалось излишним: придет время все увижу собственными глазами, а развлекаться пустопорожней болтовней меня отучил первый же рейд: когда на третий день непрерывного бега по оврагам да рощам пот ест тело, а ноги отстают от жопы и в затылок дышат овчарки язык от трепа сразу отвыкает!. Я молча кивнул: понял мол. Что же поберегу дыхание: я-то морально подготовлен, а вот Резанова длительный переход может извести…
Когда взобрались на берег, прежде чем углубиться в в лесную чащу Резанов в беспокойстве бросил взгляд на речку, которая казалась уходила совсем в другую сторону. Заметивший эта проводник успокоил:
— Пусть Мой белый брат командор не волнуется, речка делает крутой поворот, — он описал рукой дугу, — А мы пойдём напрямую. Это гораздо быстрее и повел действительно по видимой только ему звериной тропке.
Часа через два вышли к преграждающей нам путь горе, прямо к седловине, ещё час потребовался на то, чтобы преодолеть это препятствие. Я вспотел, взмок. Непривычный к таким подъёмом телом Резанов, не понимающий пока ничего и вовсе пыхтел как паровоз. Но вот показалась желаемая цель, сердце застучало в висках, тело стало лёгким, Я чуть ли не вприпрыжку помчался к видимому издалека по могучей вершине дубу.
Тут конечно не было никакой дороги, тут сплошняком рос мрачный захламленный дубняк, в отличие от смешанного леса предгорья за седловиной. Но вот впереди показался просвет и мы вышли на громадную поляну, посреди которой рос патриарх, гигант среди дубов. Позже я, логически рассуждая, прикинул что скорее всего именно он послужил родоначальником всех других деревьев вокруг него, жёлуди разнесли животные, ураганы, Вот и… ему уже на тот момент было о-го-го сколько лет.
Ветви, сами с доброе бревно, раскинулись Так что казалось можно под ними разместить не одну стоянку с легковушками, да большегрузов дальнобойщиков поместилось бы по десятку, а то и побольше.
У меня почему-то при виде этого великана сразу обмякли ноги, не знаю почему, но пришла уверенность что это именно тот самый — ОН. Иррациональное чувство, просто вот поднялось к сердцу какое-то ощущение сопричастности именно с этим деревом. Ну наверное как у детей с родителями — не знаю как сравнить, Нет у меня других слов.
Остановившиеся поодаль Быстроногий волк и Орлиный коготь что-то прочитали на моём лице, потому что стали торжественными и почтительно остановились поодаль.
Я как тогда, в прошлой уже казалось жизни, двинулся вокруг дерева. Пахло теми же желудями. Солнце, припекавшее с утра, поблекло. Я прикрыл глаза, стараясь как можно точнее припомнить и воспроизвести свое тогдашнее состояние.
На радостях я забыл смотреть под ноги запнулся вновь о злополучный корень. Как прошлый раз и со всего размаху хлобыстнулся оземь. К счастью успел выставить руки и подстилка из листьев смягчила падение, но я инстинктивно закрыл глаза, и боялся поднять веки. Боялся вновь оказаться слепым. Лежал и думал: «Ну вот на какой фиг я всю эту канитель затеял?» Лежал, уткнувшись лицом в палую листву вперемешку с пробивающейся свежей травкой.
Накатило паника: «А что если переход вот так и осуществляется. Вот так и происходит, раз и всё, и я сейчас очнусь и опять слепой глухой и безрукий калека?! Опять мне караулить чиновников управы чтобы выбить себе место под ларёк-магазинчик у метро и опять бегать марафоны? А что дальше? И почему я и зачем я сюда попёрся… Вот столько было планов там, в девятнадцатом веке, столько можно было сделать… Хотел поскорее вернуться? Ну вот предположим вернулся, и что? А что если в 21 веке я ожил, а в 19-м Резанов у сего дуба „дал дуба“? Разве я, Савелий, такого исхода хотел?».
Горечь, неизбывная горечь и досада на себя вызвали тошноту. Помог называется России «сварщик» блин…
Но панические мысли в забубенной головушке также быстро отступили, потому что я ощутил под ногтями травинки. И мозг тут же начал обрабатывать информацию: раз ногти целые, то скорее всего значит я сам цел. Вот сквозь веки как будто пробился солнечный зайчик, проскочивший сквозь молодую ещё листву. И тогда я осторожно приоткрыл один глаз. Ещё не полностью веря в благополучный исход медленно, очень медленно и осторожно разлепил ресницы. Сердце радостно заколотилось. Дыхание перехватило. Уф-ф-ф! Бинго! Ура! Я вижу и скорее всего я всё там же! Ух. Какая же пакость не придет в голову.
Вынырнув из своих невесёлых мыслей я почувствовал тормошение справа и услышал встревоженный голос Резанова: