— Да. Имею право. У меня прописано это в контракте, как Вы помните. — вздёрнул подбородок хозяин каюты.
Я примирительно поднял руки:
— Да-да, Григорий Иванович. А много ли Вы успеете заготовить — мы ведь скоро отплываем.
— Увы нет, — сокрушенно вздохнул собеседник. — Стрелок я никудышный… А Вы, — тут он полыхнул глазами в мою сторону, — Ваше сиятельство, — помощников скупо выделяете.
Я поморщился. Сейчас мне никак не хотелось спорить.
— Что правда, то правда, — обезоруживающе развёл я руками, — моя вина в сём имеется.
Резанов внутри возмущенно засопел, ничего ради дела придется ему потерпеть, а я продолжил:
— Григорий Иванович, а вот чтобы всё это, — я подбородком указал на препарированную дичь, — и там, на палубе выделать как можно скорее, сколько Вам помощников надобно?
— Хороших ещё двое достаточно, — пожал плечами собеседник и пытливо, уже без враждебности поглядел на меня.
— А кого из команды хотели бы заполучить?
Лангсдорф назвал матроса и корабельного кузнеца. Мол, оба охотники, превосходно разделывают тушки, а это самая нудная работа, так что ему останется лишь набивка чучел, а по времени сие пустяшное. Я тут же, под недовольное внутреннее ворчание командора отдал соответствующие распоряжения вестовому. Лангсдорф учтиво поблагодарил.
— А скажите, Григорий Иванович, — словно не заметил сарказма в голосе немца, — так вот я чем хотел поинтересоваться: А что, если бы Вы могли делать очень натуральные картинки, — на вскинувшего веки ученого я поднял ладонь, упреждая возражения, — Вот представьте что не только вот такая утка будет сидеть на ветке. Это, конечно очень хорошо, Очень наглядно и сразу всё ясно про неё. Но если на картинке будет изображена она в её природной среде, с окружающей обстановкой, Да с её товарками. И, может быть, селезнем, который вокруг неё увивается.
Лицо натуралиста приняло мечтательное выражение. Он тоже представил эту картину. Вздохнул:
— Это было бы превосходно Ваше сиятельство, — но художник-то я, как Вы сами прекрасно знаете, никудышний… Да и будут ли они дожидаться, покуда я их нарисую… Сколько времени уйдёт… Не-ет, всё-равно это не выход… Хотя, — он поднял вверх палец, — это конечно было бы замечательно.
— А что, если я Вам дам такой инструмент, Григорий Иванович, а точнее мы с Вами вместе его сделаем, который мгновенно будет делать такие картинки: Раз и она у Вас готова, два — и следующая.
Лангсдорф недоверчиво воззрился на меня. А я продолжил:
— Вы не сомневайтесь. В твердости моего слова Вы имели возможность убедиться. — Корабельный врач хмыкнул.
Невозможно было понять: то ли он соглашается, то ли оспаривает. Я предпочел сделать вид что принял это междометие за согласие.
— Так, смотрите, — я подошёл к столу, — есть у Вас листок бумаги? — Корабельный врач быстро вытер руки о какую-то тряпицу, вытащил листок и карандаш. — Скажите, есть у Вас вот такая соль серебра, — написал я.
Лангсдорф сощурился читая. Потом поднял удивлённое лицо:
— Не знал что Вы обучались в университете! Это же знания никак не ниже университетских!
— О-о, у нас в артиллерии ещё и не тому учили, — смеясь напустил туману я, — Так есть такое или нет?
— Да, есть.
— Тогда нужен ещё желатин. Найдётся?
— У меня нет, но я видел в лавке, на берегу, достать можно, — деловито включился в обсуждение Лангсдорф.
— Отлично! А вот такое вещество найдём? — я написал формулу тиосульфата натрия.
Натуралист внимательно посмотрел, почесал затылок и сказал, что, пожалуй, и это может достать.
— Угу, фиксаж есть, — про себя подумал я, — а проявитель заменим соком смородины когда-то удачно экспериментировал.
— Ага. Тогда давайте, Григорий Иванович, Вы вот это делаете, А я закажу корабельному плотнику сделать ящик как для камеры-обскуры, знакомы поди. Да стеклянные пластинки нарезать. А ещё вот такое увеличительное стекло для объектива у Вас есть?
— Так Вы… камеру-обскуру… Нууу, — ну разочарованно протянул Лангсдорф, — это очень долгий процесс. Я знаю, в Европе… — но я не дал докончить: