Картинки, картинки, картинки, оставшиеся вместо памяти. Дня – с утра и до этой вот ночи – нет, лишь осколки.
Отражение в мамином зеркале: девушка бледная до зелени, да ещё щедро напудренная, отчего брови, тёмные глаза и гладко зачёсанные волосы выглядят совсем по-ведьмински или будто кому-то другому принадлежащие. Зато губы, густо напомаженные алым, как у упырицы. И светлое платье, затканное серебром – незнакомое, слишком шикарное для старого потрескавшегося зеркала со струпьями отлетевшей амальгамы по краям. Льдистые серьги и такие же камни на шее, почти закрывающее немалое декольте.
Кто это? Чьё отражение?
«А ты оказывается ничего так, хорошенькая, – в голосе Миры слышится откровенная зависть. – Хотя с такими цацками да тряпками любая красавицей станет».
Кому она это говорит? Той, в зеркале?
Красная, как у кабатчика, взопревшая рожа фламика, на складчатом лбу бисеринки пота, будто он бегом бежал. А, может, и бежал? Ведь его ждали потом. Правда, когда это потом должно было наступить, не сообразить.
«А невеста-то точно… в себе?» – басит жрец, косясь, как коза на жимолость, вроде её куст и не интересует совсем.
«В себе, в себе, не сомневайтесь, – радостно гремит папаша Роен, суя фламику что-то в кулак. Вроде бы блеснуло золото. – Это она на радостях того, сомлела».
Грай нависает над ней скалой. Почему-то он кажется огромным, просто гигантским, раза в два больше неё самой. Вроде бы он ждёт чего-то, а звуки, и без того ускользающие, пропадают совсем. Кто-то с силой надавливает ей ладонью на затылок, толкает, заставляя кивнуть. «Перед богами и смертными, Шестерыми и Одним свидетельствую: сия дева отдаётся на лоно супружества по собственной воле и разумению!» Экзорцист отворачивается.
Ворота распахнуты настежь. Кони горячатся, отбивая подковами чечётку по истёртым булыжникам двора. Служка предупредительно придерживает великолепную сливочно-белую кобылу. Таких животных в Доме Холодной Росы и не водилось никогда. Откуда она тут? И почему мальчишка смотрит вопросительно и словно смущённо.
«Если забудешь про меня, приеду и убью! Вытащи меня отсюда!» – злобно шипит Мира, щипая её за руку с вывертом – боль тоже доходит будто издалека. И тут же обнимает за шею, виснет, тычась мокрым носом в щёку. «Уж там не пропади, сестрёнка! Ты Роен или тебя в канаве нашли?» Кажется, она ревёт.
«Вы не устали, атьера? Лис, присмотри. Башкой отвечаешь». Понять бы ещё, отчего она могла устать и, главное, почему впереди пыльный просёлок? Где двор и дом?
«Только скажите, сразу остановимся». Остановится – это неплохо. А то всё несётся куда-то, а она не поспевает.
Темнота покачивает, как вода, когда на спине лежишь. Кажется, она на самом деле лежит. Или плывёт? «А я говорил: все бабы дуры! Гордая она, видите ли! Грохнулась бы прямо под копыта!» «Заткнись – гудит над ней и кажется, что вибрирует сама темнота. – Я тоже хорош, головой думать надо…»
А потом покой – ничего больше нет, никаких картинок и это лучшее, что могло случиться.
И вот, извольте: было утро, а теперь непонятная комната, балки, ночь и костёр. Хотя чего тут непонятного, всё ясно. Фламик, подогретый обещанием немалого вознаграждения, прискакал, что было прыти. Наверное, собственную клячу по дороге обогнал. Брак с неведомым Ноэ узаконен, ну а экзорцисты, видимо, не рискнули дальше искушать папашину гостеприимность и смылись, прихватив Ору собой. А комната – это какой-нибудь постоялый двор. И сюда её Грай на ручках принёс, потому как она в помутнении едва с лошади не навернулась.
В общем, всё кончено, дальше можно не дёргаться.
Ора и не стала, только раму окна толкнула. Ночной воздух пах сеном и костром.
– Ну? – немедленно буркнул Лис, головы не поднимая.
– Я не по вашу душу, – огрызнулась Ора, растирая ставшую колом шею.
Очень хотелось размять ещё и ноющий крестец с прилегающим – всё-таки верховая езда, да ещё галопом, не была её сильной стороной, и тело жёстко мстило. Но Роен сдержалась, хотя, конечно, экзорцист не мог видеть, что она там с собственной задницей делает, подоконник загораживал.
– Анекдот! – торжественно заявили откуда-то снизу. Роен пришлось едва не по пояс высунутся, чтобы разглядеть Олдена, привалившегося спиной к стене. – Сидит, значит, мужик, пиво пьёт и тут стук в дверь. Открывает, а на пороге Один собственной персоной, только ма-аленький. – Экзорцист изобразил пальцами, какого размера был Названный, получалось, что с мизинец. – Ну, мужик, понятно, перепугался, мол, рано мне ещё в Закатное небо, а Один ему и говорит…
– Ты чего здесь забыл? – процедил Лис.
– Не, не сбивай, – не согласился красавец, картинно откидывая косу за плечо. – «Я, – говорит, – не к тебе…»
– Ты где должен быть? – упёрся рыжий.
– Здесь прохладнее, – обиделся Олден.
– Вали! – приказал Лис.
– Вот так всегда, – вздохнул красавчик, – никакой личной жизни, сплошная служба. Ладно, я тебе завтра дорасскажу.
– Если ты про то, что Один явился не к мужику, а к его кошке, то я в курсе, – заверила его Ора. – А где остальные?
– Если ты про Грая, – в тон ей отозвался явно обиженный блондин, – то он улетел.