Читать книгу «Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны» онлайн.
Вот чем объясняется внимание к Дамаду Ферид-паше в начале его речи, нетерпеливое постукивание карандашами по столу в середине и возмущение в конце. Неблагодарные турки требуют имперского суверенитета! Президенту США выдержки и такта в крайне острых ситуациях не хватало. Он негодовал больше всех. Клемансо и Ллойд Джордж предлагали набросать хотя бы краткие условия мира, пока турки в Париже. “Их уже выслушали, — отрезал Вудро Вильсон, — а они обнаружили абсолютное отсутствие здравого смысла… Им лучше уехать”[27].
На прощание турецкая делегация получила ноту от имени держав, в которой содержался надуманный и явно нелепый упрек в том, что турки-османы не имеют способности управлять другими нациями (как будто конференция выбирала управляющего имением). Другое положение ноты — относительно неумения турок “осваивать мирным путем то, что было завоевано с оружием в руках”, — также было демагогическим приемом. За ним можно увидеть идеи Ллойд Джорджа: турки якобы не умеют вести хозяйственную жизнь, и заброшенные пустыни Малой Азии нуждаются в греках и итальянцах, и там достаточно для них места[28].
Обещание в будущем войти в контакт с турецким правительством, когда наступит благоприятный момент, означало не более чем небрежное “прощайте”, перед тем как окончательно захлопнуть дверь за уходящими в небытие османами…
В конце июня 1919 г. Парижская мирная конференция еще несколько раз возвращалась к турецкому вопросу. Однако обсуждение мирного договора было отложено, поскольку оставалось неясным — возьмет ли президент США, наконец, предложенный ему мандат на управление зоной Стамбула и Проливов. В. Вильсон уклонялся от прямого ответа и переводил разговор на будоражившую всех тему укрепления у власти большевиков в России и на неопределенную, нескончаемую проблему итальянских притязаний…
По верному замечанию А.Ф. Миллера (1947), известного российского турколога, которого я не раз упоминал, вопрос о Стамбуле и Проливах, “начиная со второй половины 1919 г., рассматривался Парижской конференцией уже не как окончательно решенный в пользу США, а как проблема, требовавшая изучения”.
3. Наследники предъявляют права
Пока в Париже шли нескончаемые переговоры о разделах османского наследия, в Анатолии набирался сил подлинный правопреемник Высокой Порты — турецкие национальные организации.
На конгрессах революционных организаций кемалистов в Эрзеруме (август 1919) и в Сивасе (октябрь 1919 г.) принимались обтекаемые резолюции о желательности помощи со стороны “незаинтересованной державы”, как подчеркивалось, небольшевистскому движению за спасение Турции; много говорилось о необходимости беспристрастного изучения таковой державой (иногда прямо называли США) положения дел в Анатолии “до произвольной передачи народов и территорий Османской империи по мирному договору”.
Миссии в Анатолию, предпринятые американцами (Кингом-Крейном, Дж. Харбордом, Эд. Брауном), французами (миссия Берты Жорж-Голи и Жоржа Пико), а также англичанами, проводились, как правило, либо в тайне друг от друга, либо с сокрытием итогов. Эти миссии вызывали взаимное недоверие у держав — участниц переговоров — и разочарование у кемалистов.
Белое движение в России к началу 1920 г. уже не имело перспектив. Красная Армия шла к победе. Движение кемалистов крепло. Ставка держав на греческую армию против кемалистов провалилась, равно как и ставка на интервенцию держав Антанты в Россию,
Позиции В. Вильсона в Сенате США оказались подорванными, поскольку его предложение о ратификации Версальского договора 18 ноября 1919 г. провалилось. Парижские мирные переговоры в вопросах, касавшихся судьбы Проливов и Стамбула, материковой Турции с октября 1919 г. фактически шли без участия американцев. Судьба “османского наследства" перешла в руки трех решающих субъектов действия —' Англии, Франции и кемалистского движения, которое с 28 января 1920 г., т. е. со дня принятия парламентом в Стамбуле “Национального обета” — декларации независимости на принципах революционного буржуазного демократизма, фактически контролировало ту часть Малой Азии, вокруг которой шли бесконечные дискуссии в. Париже. Что касается султанского кабинета, то он стремительно терял авторитет, особенно после неловких попыток Дамада Ферид-паши скрыть свое постыдное изгнание с Парижской мирной конференции.
Новый султанский кабинет под руководством Али Риза-паши в ноябре 1919 — марте 1920 г. сосредоточил усилия на противодействии кемалистам, сделавшим своей столицей Анкару, и на создании благоприятных условий расквартирования в Стамбуле и на берегах Мраморного моря дополнительного контингента (высадка 16 марта 1920 г.) английских оккупационных войск. Английские войска, как было провозглашено в подконтрольной оккупантам и султану прессе, вводились “в наказание за нестабильность в Стамбуле и зоне Проливов”.
О каком порядке и о какой “стабильности” могла идти речь, когда в самой взрывоопасной зоне Ближнего Востока периода Версальских мирных договоров действовали три взаимопротиворечивших и соперничавших в ограблении города и окрестностей администрации. Кроме османской (султанской) администрации, в Стамбуле расположились со своими органами управления четыре верховных комиссара (английский, французский, итальянский и греческий), два главнокомандующих (англичанин и француз). Напомним, что еще 11 января 1919 г. из Белграда в Стамбул была перенесена главная квартира Восточной армии Антанты. Упомянутые выше комиссары по одной неделе, по очереди, кроме грека, управляли пороховым погребом с населением около миллиона человек (причем более чем дюжины национальностей), готовых в любой момент к взрыву негодования. «Как еще тут все не перерезали друг друга на той или иной, “французской” или “английской” неделе», — удивлялся корреспондент газеты “The Time" в номере от 3 апреля 1919 г.
Введение дополнительных английских войск в Стамбул в марте 1920 г. должно было перевести в практическую плоскость затянувшийся процесс оформления мирного договора с Турцией. Точнее говоря, в формирование раздела “турецкого имущества".
В такой тональности шли англо-французские переговоры в Лондоне в декабре 1919 г. Произошел сдвиг в постановке вопроса о будущем Проливов, султаната-халифата и Малой Азии. В британском кабинете возобладала позиция тех сил, которые ратовали за подконтрольного Лондону послушного султана-халифа: чтобы его можно было использовать и в остатках Турции, и в связи с управлением действительно многомиллионной массой мусульман в британских колониях, раскинувшихся от запада Африки до Бенгалии, а также и против Советской России. Британские войска в Проливах должны были стать, по мнению вновь занявшего пост военного министра Уинстона Черчилля, постоянным фактором в такой расстановке сил[29].
Во Франции дискутировался вопрос не общего характера: как быть с Турцией, а конкретный — как использовать традиционное влияние Франции, чтобы в Малой Азии создать сильную Турцию, возможно, даже в противовес, по мнению газеты “Le Journal de Paris” (в номере от 3 января 1920 г.), “положению, которое может возникнуть на Босфоре от соприкосновения с прикладом британской винтовки”.
Такой поворот в отношении к Турции в известной мере соответствовал взглядам Совета глав делегаций стран-победителей на способы борьбы с Советской Россией. В январе 1920 г. было принято решение Совета о снятии блокады с портов России и о возобновлении торговли с ней через кооперативы при одновременной поддержке оружием и товарами вооруженной антисоветской деятельности в Закавказье и на западных границах России. При этом методы прямого удушения кемализма и параллельно большевизма отнюдь не исключались.
Как заметил известный политический деятель Ф. Нитти в книге “Европа без мира”, Греция и Польша были краеугольными камнями Антанты. После весенней распутицы 1920 г. должен был начаться “третий поход" Антанты против Советской России. В Измире греческие войска готовились к решительному рейду в глубь Анатолии. Другая греческая армия была нацелена на Адрианополь (Эдирне).
Очевидно, что в этих условиях сохранение султана-халифа и подписание с ним мирного договора приобретали для Антанты значение первоочередных задач.
К тому времени в Европе стал широко известен в переводах “Национальный обет” кемалистов от 28 января 1920 г., который требовал не только предоставить Турции полную независимость в границах Мудросского перемирия 1918 г., но и оградить Стамбул, Проливы и Мраморное море “от какого бы то ни было иностранного посягательства”.
Спустя четыре месяца, 23 апреля 1920 г., в Анкаре открылось Великое национальное собрание Турции, провозгласившее себя всенародно избранным верховным органом власти в стране. Двоевластие — султанский Стамбул, затихший под английским прикладом, и восставшая, воодушевленная первыми успехами Анкара Мустафы Кемаля, — породило в политических комбинациях держав очередную серию предложений.
Одно из них — немедленно разработать проект мирного договора с Турцией. Дело в том, что парижская мирная конференция приняла на своем последнем заседании 21 января 1920 г. основные позиции мирного договора, известного под названием Севрского. Они были вручены турецкой (султанской) делегации, включавшей известных нам Тевфик-пашу и Дамада Ферид-пашу, в Париже 11 мая 1920 г.
Общие черты мирного договора с Турцией были согласованы между Ллойд Джорджем, а также сменившим Клемансо Мильераном и итальянским премьером Ф. Нитти при активном участии Венизелоса на конференции в Лондоне 15–17 февраля 1920 г.
Стамбул и Проливы было решено отдать под фактический контроль Англии при условии, что режим Проливов будет регулировать “международная комиссия с административной и финансовой властью”. Фактически — Компания Черноморских Проливов с весьма узким составом: Англия, Франция, Италия и, “при определенных обстоятельствах”, США.
Стамбул оставался бы не более, чем “султанским Ватиканом”, где султан-халиф имел бы только личную охрану, но ни власти, ни войск.
Границы будущей крохотной султанской Турции проектировались по линии Энос-Мидия (или Чаталджи) в Европе, по границе дашнакской Армении в Анатолии, по реке Джейхун на юге, а далее линия границы шла севернее линии Антеб — Урфа — Джезире-аль-Омар. Все аравийские территории, Сирия, Палестина, Ирак, Эгейские острова, даже зона Измира должны были отойти к державам. Разрабатывалась, кроме того, мощная система европейского военного и финансового контроля над печальными обломками великой империи. Турция вступила в первую мировую войну, имея население 21,5 млн человек при 1.792 тыс. км2 территории (после всех потерь в итоге Балканских войн). Если бы вошел в силу Севрский договор со всеми ограничениями, Турция (ее тень!) осталась бы на площади в 400 тыс. км2 при 8-миллионном населении.
В апреле 1920 г. в Сан-Ремо (Италия) Англия, заняв место главного распорядителя османского наследства, добилась от союзника окончательного согласия на подписание договора с султанским кабинетом. Тогда-то и отправился в путь торжественно напутствуемый султаном “Восточный экспресс” спецрейсом Стамбул— Париж.,
Турецкая делегация ознакомилась с предложенным проектом Севрского договора, содрогнулась и попросила время для ознакомления с огромным томом в 433 статьи (13 разделов). Экспресс прибыл обратно в Стамбул глубокой ночью, на запасную ветку вокзала и уже без всякого торжества.
Возмущение проектом договора в Турции было всеобщим, если не считать притихшего, согласного на все султанского дворца. Дикарское правительство Мустафы Кемаля объявило 7 июня 1920 г. недействительными все прежние договоры Османской империи; естественно, и речи не могло быть о признании Севрского договора.
Навязать Севрский договор Анкаре можно было только силой. Казалось, для этого были все условия. Из района Измира на восток, в Анатолию наступали греки. В Анталье стояли итальянцы; на крайнем востоке Анатолии решали с оружием в руках свои проблемы закавказские группировки, готовые обрушиться и на турок. Черное море блокировал англо-французский флот. Европейская Турция и зона Проливов со Стамбулом были полностью отрезаны от Анатолии и блокированы Антантой.
[27] Делегат от Италии, будущий итальянский премьер Франческо Нитти в своих мемуарах несколько недоумевающе отметил излишнюю, на его взгляд резкость в оценках союзниками выступления Дамада-Ферид-паши. Лично на Ф. Нитти выступление произвело хорошее впечатление. “Турецкое население, — писал он, — способно к прогрессу и развитию не только в вопросах внешней цивилизации, но и реальной культуры". Оценивая в общем позицию союзников, Ф. Нитти писал: “Вся программа Антанты в турецком вопросе лишена какого-либо руководящего принципа, диктовалась
[28] Сходные мысли он высказывал и несколько позже. Так. в речи, произнесенной в Эдинбурге 27 мая 1923 г., Д. Ллойд Джордж заметил, что в хаосе послевоенной разрухи во всем мире “один Турок почти не изменился и, хотя перенес новую ампутацию, сохранил достаточно жизненных сил, чтобы избивать христиан независимо от их названия и племени и быть предметом тревоги для всего остального мира”. См.: Ллойд Джордж. Европейский хаос. М.-Л., 1924. С. 112, 142.
[29] “По сравнению с Германией Россия представляет меньшую важность, но по сравнению с. Россией, — писал Уинстон Черчилль, — Турция совсем не важна”. См.: Черчилль В. Мировой кризис / Перев. с англ. М.-Л., 1932. С. 259,