Читать книгу «Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны» онлайн.

В марте 1919 г. слово (покороче, покороче, пожалуйста!) было предоставлено лидеру курдских националистов Шериф-паше. Его слушали вообще вполуха, а уж ассирийцев, пытавшихся требовать возвращения на утраченные в связи с войной родные земли, слушать и вовсе не стали.

— Время ланча, знаете ли. Успеется… — Так и “позабыли” целый народ, который и сейчас, в 1995 г., разделен между пятью-шестью государствами. В аналогичном положении остались и курды. Миллионные этносы! А на дворе XXI век и вопросы без ответов.

Упомянуть эти, формально не входящие в канву нашего повествования, сюжеты необходимо, чтобы оттенить значение выступления турецкой делегации. Следует заметить, что до мая 1919 г. никто и не вспоминал, по крайней мере вслух, о существовании все еще суверенной Османской империи, и ее представителей на конференции не было. Это отнюдь не означает безразличия или неведения Стамбула в отношении переговоров в Париже.

В Стамбуле не только знали об основных поворотах в работе конференции, но и готовились раньше или позже принять в ней участие. Готовились султан и его кабинет к этому довольно гибко и осторожно. Негласно поощрялась деятельность общественного движения в пользу американского мандата — “Вильсоновская лига”. Упоминавшийся выше “Милли контре” — “Национальный конгресс” — пропагандировал идею возрождения Турции с помощью иностранного государства и под его контролем (все понимали — Соединенных Штатов). Заметим, что это происходило на фоне широко афишируемых проанглнйских симпатий султанского кабинета.

Постепенно, но последовательно султанат отделял себя от младотурецкого режима и его военной авантюры. “Мы теперь другие”, — начал повторять султан Мехмед VI. И в доказательство передал пост главы кабинета великому везиру (он же премьер-министр) Дамаду Ферид-паше. Большей лояльности перед Лондоном придумать было трудно. Великий везир всецело находился под английским — даже не влиянием, а управлением. Современники-турки поговаривали, что ставка великого везира уже не Высокая Порта, а Британская Порта. Каламбур заключался в употреблении слова “порта” — врата. В турецком оригинале Баби Алийе — Ингилизи Алийе (по тогдашней прессе). Выпускник Оксфорда и прекрасный игрок в регби (в молодости) Ферпд-паша был представителем родовитой османской знати. Приставку к имени “дамад”, т. е. зять султана, он носил с гордостью и олицетворял в проантантовских кругах стабильность и верность старому османскому Прошлому, которое было под контролем держав. В интервью 21 января 1919 г. в газете “Le Journal des Debats” он заявил: “война — это дело рук нескольких преступников, которыми Турция была втянута в войну без всякой на то внутренней необходимости”.

Отметим одно обстоятельство. Несколько сменивших друг друга кабинетов признавали ответственность Османской империи за участие в первой мировой войне — то, что называли в мировой печати “виной войны”. Однако, начиная с кабинета Тевфик-паши, все они возлагали строго персональную ответственность на конкретных деятелей младотурецкого комитета и лициз высшего звена султанской администрации в Анатолии, лично виновных в нарушениях “права войны”, т. е. совершивших или поощрявших преступные акции в отношении граждан союзных держав (Антанты) и военнопленных; к виновникам относились также организаторы массовых репрессий.

Так реализовался в Османской Турции тезис парижской конферешщи о “виновниках в войне”.

Первые, т. е. непосредственные виновники войны, фактически ушли от наказания, либо были вне пределов досягаемости: Энвер-паша, Талаат-паша, Джемаль-паша и Джавид-бей. Разрыв отношений Германии с Турцией 24 декабря 1918 г. положил конец вопросу о выдаче немецкой стороной скрывавшихся в Германии лидеров младотурок. На трех публичных процессах в апреле — июле 1919 г. были осуждены как “виновники войны” и как “виновники в войне” приговорены к смертной казни все члены триумвирата, а также мутассарыф (губернатор) Токата Кямиль Махмуд-паша, инициатор и участник расправ над армянами. Публичная казнь Махмуд-паши через немыслимо позорное для мусульманина повешение стало своего рода искупительной жертвой всего младотурецкого руководства. Мир ислама на Ближнем Востоке содрогнулся от ужаса. Другие, как например духовный глава мусульман Турции, или шейх уль-ислам периода войны Муса Кязим-эфенди, как упоминавшийся нами бывший министр внутренних дел и посол в Стокгольме Исмаил Джанбу-лат-бей, имевший мужество вернуться из тихой нейтральной Швеции в горящий Стамбул в конце 1918 г., получили различные сроки каторжных работ. И несли наказание с достоинством мучеников за правое дело.

Эти процессы, гласное, опубликованное в западной прессе признание вины за устраненным с политической арены младотурецким руководством давали султанскому кабинету моральное право обратиться к Парижской мирной конференции с приличествующим заявлением.

Наконец, 17 июня 1919 г. великий везир как глава кабинета был выслушан Советом десяти. “Я не посмел бы предстать перед столь высоким собранием, — начал он, поглаживая бороду, свою пространную речь, — если бы думал, что османский народ в какой-либо степени разделяет ответственность за войну, опустошительную, огнем и мечом поразившую Европу и Азию”. Речь последнего великого везира великой империи Дамада Ферид-паши была составлена в духе османской дипломатии XIX в.: цветисто, торжественно (сам Ферид-паша выглядел очень достойно и благообразно в своей полуевропейской одежде, но в феске и с холеной, подкрашенной хной бородой).

Манерой и содержанием речи, рассчитанной на сочувствие Америки, Англии и Франции, он напоминал картину заседания международной конференции в Стамбуле в декабре 1876 г., когда провозглашением первой конституции Высокая Порта надеялась предотвратить вмешательство держав в подавление освободительного движения в Европейской Турции. Времена ныне были другие. Ферид-паша скоро ощутил явное невнимание конференции к своей преамбуле и перешел к сути дела.

Остановившись на проблеме “вины войны”, он фактически предложил приравнять младотурецкий геноцид в отношении христиан Османской империи к “страданиям и бедствиям трех миллионов мусульман империи”. В такой постановке проблемы в отношении резни армян и греков стамбульский режим выглядел как бы и сам пострадавшим; довольно логично прозвучала и следующая мысль великого везира: надо признать старый добрый принцип статус-кво в отношении Османской империи в границах 1913 г.

Это должно было, как полагал Ферид-паша, понравиться Англии и Франции и напрочь отбросить греческие и итальянские притязания на территории в Малой Азии. Тем более что возврат в османское лоно земель в Западной Фракии — очевидная мелочь (для османского трона) по сравнению с тем, что в “турецком вопросе затронуты интересы, — как подчеркнул Ферид-паша, — трехсот миллионов мусульман всего мира”.

Вообще-то, панисламизм в речи великого везира звучал многократно, но звучал пронзительно и одиноко, * как призыв муэдзина к первому намазу в предрассветной тишине Стамбула.

Далее Ферид-паша вдохновенно говорил, что мусульмане Османской империи и других стран Востока неразрывно связаны со Стамбулом как столицей Османской империи и одновременно — центром халифата. Причем “чувствами и узами более глубокими, чем национальные принципы” Он говорил, что по обе стороны Тавра (он имел в виду прежде всего турок и арабов) “людей связывают одни и те же идеалы, воззрения и материальные интересы”. То, что Дамад Ферид-паша вещал о единстве семьи османских народов, распад которой был бы “гибельным для мира и спокойствия на Востоке”, должно было относиться и к арабским, и к европейским владениям Османской империи периода до начала первой мировой войны.

Великий везир неожиданно умело прошелся по большевизму и, чтобы сделать приятное Вильсону и его коллегам по интервенции в России, справедливо усмотрел в нем общность с анатолийскими кемалистами — революционерами, покушавшимися в равной мере в России и в Турции на священные принципы собственности. Он отметил всеобщее внимание “народов империи” к “14 пунктам”, но желания принять какой-либо мандат отнюдь не выказал и остался в этом вопросе на уровне общих деклараций о важности понимания и помощи со стороны держав в деле восстановления престижа и значения Османской империи в послевоенном мире.

Интерес к выступлению великого везира в слушателях, а ими, напомню, были члены Совета десяти, временами разгорался, но быстро угасал, как гаснет огонек в кальяне, который не потягивает курильщик. А ждали западные делегации от выступления Ферид-паши многого, каждая — в свою пользу. И вот почему.

Еще 13 мая 1919 г., после того как “Большая тройка” уверовала, в очередной раз неудачно, в скорое падение большевиков в России и, более удачно, в подписание немцами предложенного им Версальского мирного договора, а греков утешила разрешением на оккупацию Измира, было решено обратиться к турецкому вопросу. К этому времени США санкционировали захват Египта Англией и английскую оккупацию (в перспективе) Ирана. Быстро была согласована, как мы видели, общая идея — прекращение турецкого суверенитета над Стамбулом, Проливами и Мраморным морем, над всей Европейской Турцией. Мандат на управление ими, а также на Армению, должен был получить американский президент (скорее всего).

Раздел Малой Азии вызвал тогда же, в мае 1919 г., острые дебаты между Клемансо и Ллойд Джорджем; тем более что надлежало (по мнению В. Вильсона) уделить что-то и Италии, в противовес Греции. Греческие войска тем временем 15 мая 191р г. начали высадку в Измире, сопроводив ее массовыми убийствами мирного турецкого населения. В тот же день, 15 мая, итальянцы высадили войска к югу от Измира, в “греческой зоне", чем крайне досадили “Большой тройке”, спутав им красиво сданные карты раздела Турции. О массовых жертвах среди местных турок пресса Запада в те дни молчала, как бы не замечая дикого насилия “цивилизованных” греков и итальянцев над “дикими турками”.

В. Вильсон в этой ситуации еще раз проявил себя виртуозом игры на турецком барабане. Не сомневаясь, что остаткам султанских войск не устоять перед массированным вторжением греческих войск, застоявшихся и явно превосходивших их в вооружении, он заговорил о сохранении за султаном Мехмедом VI “трона и места” — Стамбула.

Исполнил свою партию на ударных и Ллойд Джордж. 17 мая 1919 г. перед “Большой тройкой” предстала заблаговременно вызванная им из Индии делегация в составе представителей индийских колониальных властей и Мусульманской лиги.

Члены делегации (и англичане, и индийцы) дружно просили оставить Стамбул за турецким султаном-халифом, которого “любят и почитают все индийские мусульмане”; прозвучало недвусмысленное предостережение о непредсказуемых волнениях в исламском мире, если халиф-султан падет, а Османская Турция будет расчленена между европейскими державами.

Угроза была достаточно реальная, если учесть массовые антибританские волнения в 1919 г. в Северной, Северо-Западной и Центральной Индии. Султан-халиф мог бы своим авторитетом оказаться весьма полезным для сдерживания страстей в Британской Индии.

Д. Ллойд Джордж во время речей индийской делегации умело делал вид неожиданности и потерянности, “почти все время подпирал голову рукой, как бы в состоянии глубокого размышления”, —_ записал не без ехидства член итальянской делегации А. Марескотти.

Однако принстонский профессор тоже умел играть в “две лузы от борта”. Вильсон пару дней пребывал якобы в волнении, был под глубоким впечатлением речей, прозвучавших из глубин Востока о турецком суверенитете, о правах азиатских наций на самоопределение. Он пошуршал многочисленными вариантами решения судьбы Стамбула в своей стальной шкатулке и 19 мая 1919 г. изрек: султана-халифа надо обустроить в Стамбуле на манер Папы Римского в Ватикане, а Франции передать право на заключение с султаном прямого договора, без Лиги Наций. О французском контроле (Вильсон деликатно назвал это “советами” в области экономики и внешних сношений) следовало поговорить отдельно.

Искушенные в больших дипломатических играх Клемансо и Ллойд Джордж дружно восхитились профессорской мудростью президента, но попросили его изложить все это на бумаге. И добились своего. В середине мая заседания “Большой тройки”, по замечанию американского эксперта, были больше похожи на “первоклассную собачью драку”, чем на переговоры руководителей великих держав.

Все они хотели разодрать на куски Малую Азию, рычали друг на друга, но притом все боялись всех: русских большевиков на Севере, турецких националистов в Анатолии, греков в Измире, мусульман во всем мире, да заодно и друг друга. Появлялись проекты — сюжеты с двумя султанами (на юге и на севере Анатолии); возникали проекты “легкого мандата” для США на Анатолию; временного мандата, тоже для США, — на русское Закавказье и на весь Кавказ. Францию и Англию пьянил запах нефти в мусульманских странах, над всеми витал дух соглашения 1915 г. “Сайкс-Пико” — цветные зоны раздела Турции ласкали глаза победителей, тем паче, что “русский кусок” был за ними.

Мудрый Клемансо опомнился первым и 30 мая 1919 г. предложил пригласить турок. Ллойд Джордж поддержал идею немедленно, а Вудро Вильсон несколько заколебался. Тогда Ллойд Джордж пустил в дело балканский фактор.

Он сказал президенту, что с турками надо поговорить напрямую, что есть еще и такая проблема, как вопрос о Фиуме (Риеке) и, если Риеку отдать сербам (“южным славянам”), то не окажется ли лет через пять Россия на берегах Адриатики…

Вильсона эта перспектива заставила содрогнуться, и он категорически заявил, что “Россия будет заперта в Черном море, благодаря тому, что какая-либо другая держава будет владеть Босфором и Дарданеллами”. “Ручной султан” и “управляемые”, лучше сказать, направляемые турки, хорошо напуганные Грецией, в этот момент представлялись “Большой тройке” наиболее удачным выходом из лабиринта межсоюзнических противоречий.