Читать книгу «Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны» онлайн.
Еще меньшую роль могла играть османская дипломатия на последнем рывке своих союзников по блоку осенью 1916 г.
План по сепаратному выходу из войны министра иностранных дел Австро-Венгрии С. Буриана был согласован в общих чертах с германским канцлером Т. Бетман-Гольвегом 18 октября 1916 г. Он предполагал территориальную целостность всех четырех союзников по Центральному договору, целостность французской территории и восстановление суверенитета Бельгии при соблюдении интересов Германии; предусматривалось “стратегическое исправление границ” с Италией, Румынией и Россией в пользу Германии и Австро-Венгрии, а также независимость Польши и возврат всех занятых Антантой германских колоний. При этом С. Буриан исключал какое-либо предварительное согласование с болгарским и турецким союзниками.
Кайзер находил это умалчивание неудобным, но Бетман-Гольвег в свою очередь на умолчании настаивал, полагая, что сверхтрудная обстановка в Стамбуле заставит Турцию принять фактически любое предложение Германии и Австро-Венгрии. О Болгарии Т. Бетман-Гольвег как бы и вовсе забывал. Лишь в конце ноября 1916 г. в Софию и в Стамбул от имени Четверного союза сообщили о характере мирной инициативы. Впрочем, последовала оговорка — такие младшие партнеры, как Турция, не должны были выдвигать свои пожелания, которые могли бы сорвать столь необходимые Берлину и Вене срочные мирные переговоры.
Болгарский лидер В. Радославов отозвался о предстоящем демарше как о весьма своевременном, но тут (21 ноября 1916 г.) некстати скончался император Австрии, он же и король Венгрии Франц Иосиф, и это обстоятельство весьма смутило, судя по сведениям из Стамбула, Энвер-пашу и его окружение. Однако союзники его в расчет уже не брали, а по сведениям, которые поступали в Стамбул через Стокгольм и Лозанну, и Россия мало принимала во внимание еще сохранявшееся младотурецкое правление.
Действительно, в Стамбуле узнали, что В. Радославов потребовал себе часть Сербии, а также “исторически принадлежавшей болгарам”, как он говорил, Добруджи, причем так чтобы “Румынии не было больше в Добрудже места”. Сверх того он пожелал “общего исправления границ в пользу Болгарии” — последнего пункта не понимал никто.
И это весьма туманное соображение (турецкая разведка сообщала: болгары хотят Босфора) вносило дополнительное беспокойство в умы Энвер-паши и его сподвижников. Соглашаясь в принципе с инициативой Буриана-Бетмана, Стамбул вновь потребовал признания на международном уровне факта отмены капитуляций и, кроме того, значительных компенсаций материального характера. Не желая связывать себя с территориальными переделами в Западной Европе и стремясь восстановить утраченные в сражениях с Россией и Англией османские территории, Стамбул высказался за восстановление довоенного статус-кво.
Тем временем продолжалось обсуждение судьбы османского наследия — без Турции. В мае — начале июня 1916 г. в окружении российского премьера Б.В. Штюрмера, вскоре полностью оттеснившего С.Д. Сазонова от руководства МИД России, обсуждался вариант (очередной!) территориального урегулирования между Россией и Германией. В обмен на Польшу и Курляндию Россия должна была получить часть Восточной Галиции и “вслух” не определявшуюся точно, но “весомую” часть Турции. По ряду косвенных замечаний можно судить, что речь шла как о землях в Малой Азии, так и о некоторых пунктах в Европейской Турции. Ни судьбы балканских народов, ни конкретные формы статуса Босфора уже не дискутировались.
Что же касается Германии, то Стамбулу было известно, что с приходом в Петрограде к власти Б.В. Штюрмера берлинские круги обрадовались и посчитали, что сепаратный мир с Россией есть дело само собой разумеющееся, “упустить случай могла бы только самая бездарная дипломатия”. Правительственные изменения в Петрограде и совпавшие с ними по времени активные действия антиэнверовской оппозиции в самой Турции и за ее пределами рассматривались в Берлине если не как однопорядковые явления, то во всяком случае такие, при которых судьба Черноморских проливов должна решаться “сильными участниками”. Возможность и необходимость каких-либо русско-турецких контактов по Проливам Берлин в расчет не принимал.
Тому свидетельство, в частности, — набросок проекта сепаратного мира из документов А. фон Тирпица, гросс-адмирала германского флота. В нем предусматривалось предоставить России право проводить военные суда через Проливы, отдав ей один остров в Эгейском море для базы ВМФ; учитывалась возможность долевого участия Петрограда в доходах от Багдадской железной дороги; как туманная дымка, повисало сохранение Турецкой империи при неких “постепенных преобразованиях”. Имелся пункт о личном вознаграждении для великих князей. Не было одного — участия Турции в решениях ее исторической судьбы[22].
Но пришла Февральская революция. Трудно говорить о трезвом подходе в России периода Февральской революции 1917 г. к выработке принципов сохранения остатков турецкой юрисдикции в зоне Босфора и Дарданелл. В Петрограде возобладало опасение, что не только Англия и Франция, но и Италия, потребовавшая после объявления 28 августа 1916 г. войны Германии, а 30 августа — войны Турции и “своей” доли османского наследства, в частности, района Смирны (Измира), окажет сильное противодействие России в установлении нового статуса Проливов. Следует правды ради учесть, что еще в декабре 1916 г. российский МИД признал желательность для интересов России сохранения в Малой Азии жизнеспособной, “в возможно больших пределах”, обладающей выходом к морю, “политически и экономически тяготеющей” к России независимой Турции. На этом плане Николай II черкнул: “Правильно”
Это был достаточно взвешенный и конструктивный подход к проблеме. Однако, насколько можно судить по документам, он остался неизвестен Стамбулу и получил развитие только несколько лет спустя в контактах кемалистского руководства и дипломатии уже Советской России. Последняя представила этот вариант решения вопроса о Проливах как исключительно свою заслугу.
Последний всплеск решимости разрубить узел противоречий по поводу Проливов у дипломатов (но не военных) России приходился на весну 1917 года. 21 февраля (б марта) 1917 г. новый министр иностранных дел России М.Н. Покровский, сменивший Штюрмера, представил царю записку, в которой ставился, казалось, утративший актуальность вопрос о военно-морской экспедиции на Босфор. Предполагалось, что овладеть зоной Проливов или “настолько приблизиться к ним, чтобы при решении этого вопроса [заключении мира. —В.Ш.] быть в силах оказать должное давление на Турцию”, можно не позже октября 1917 г.
Очередная фантазия политиков весьма скептически оценивалась и в Ставке, и в военно-морских кругах. Единственное, что там считали возможным, это установление в какой-либо форме “военного контроля” над судоходством в Босфоре. Путем сепаратного соглашения с Турцией, за которой предполагалось сохранить суверенитет над Стамбулом и обоими Проливами, Ставка считала возможным добиться двух целей: вывести из войны Турцию и до заключения общего мира реставрировать свободный режим Проливов эпохи русско-турецкого союза 1833 г.
Ставка отказывалась как от прямого вторжения в Проливы, так и от нейтрализации Проливов, которую могла бы принять будущая мирная конференция. По существу, возобладала сазоновская еще идея о невыгодности для России нейтрализации Проливов. Это были пустые бумажки. На совещаниях в Лондоне в январе — начале февраля 1917 г. и в Сен-Жан-де-Мориен (Франция) в апреле 1917 г. по существу не рассматривалась позиция самого турецкого правительства, не учитывались интересы России. Оговорка Лондона и Парижа, что без согласия Петрограда притязания Италии в расчет не будут приниматься, была только формальной вежливостью союзников. “В России — бунтуют, в Турции пьют кофе. Бог с ними, обойдемся”, — заметил один французский журналист.
Что же касается учета интересов Турции в дипломатических расчетах 1917 года, то Османская империя выпала как субъект из политических планов и Антанты, и стран Центрального договора. Суверенная держава продолжала свое физическое существование, но ее географические цвета на картах мира уже были другими. И эта новая раскраска возникла в соответствии с так называемым соглашением Сайкс-Пико.
Здесь вернемся на год назад, в 1916 г. Тогда зоны раздела Турции, включая Проливы, были согласованы между Лондоном и Парижем, отступления от них лишь осложнили бы “работу” союзников по расчленению Турции. На Парижской конференции Антанты на первом же заседании 27 марта 1916 г. союзники пришли к выводу, что “на Балканах военное положение изменилось в нашу пользу; что Турция нейтрализована”, как следовало понимать, действиями союзников на Салоникском фронте и русской Кавказской Армией. “Болгария, — констатировали союзники, — нетерпеливо относится к продолжению войны; Греция находится в тесной зависимости от нас; Румыния, хотя еще не приняла определенного решения, развивает свои предохранительные мероприятия на австрийской и болгарской границах”.
Основываясь на такой оценке ситуации, Англия и Франция в марте — апреле 1916 г. сосредоточили усилия экспертов на окончательном определении зон раздела Европейской Турции, оставляя за скобками проблему будущего Босфора и Стамбула. Опубликовано достаточное количество прокомментированных документов по этому вопросу[23]. Россия должна была получить области Эрзерум, Трабзон, Ван и Битлис, а также ту часть Курдистана, что к югу от Вана и Битлиса. Вся юго-восточная Анатолия и населенные арабами области Малой Азии переходили под контроль Англии и Франции в виде особых, цветных зон оккупации; Палестина выделялась в особую зону под контролем международной комиссии союзников по согласованию с правителем (шерифом) Мекки. С.Д. Сазонов тогда счел необходимым уточнить позицию России, согласно которой “палестинский вопрос еще недостаточно созрел”, чтобы создавать там независимое еврейское государство. Сазонов добавил, что “Россия не относится к сионизму отрицательно, и… русское правительство, наоборот, сочувствовало бы водворению иудеев в Палестине при условии, однако, чтобы не были затронуты права и привилегии Святых мест”. В Аравии должно было быть создано независимое королевство; впрочем, Россию это тогда занимало довольно мало.
В апреле 1917 г. к этому соглашению, известному как план Сайкс-Пико (по имени авторов — английского и французского дипломатов-экспертов), подключалась Италия, получившая бы зону Измира с Айдынским вилайетом, если бы соглашение реализовалось.
Остается сделать лишь незначительное дополнение. В памятных записках послам Франции и Англии в Петрограде от 4(17) марта 1916 г. и в депешах А.П. Извольскому и А.К. Бенкендорфу от того же числа С.Д. Сазонов подчеркивал, что согласие России на предыдущие [представленные выше, — В.Ш.] пункты по-прежнему обусловлено осуществлением согласованных с Францией и Англией действий относительно Константинополя и Проливов. Однако обращения остались без внимания, и последняя попытка России связать зоны раздела Азиатской Турции с судьбой Проливов безнадежно увязла в бесконечной веренице англо-франко-итальянских размежеваний во второй половине 1916 г. и в 1917 г. Все бумаги, бумаги…
Период с конца 1916 г. и до фактической капитуляции в октябре 1918 г. для младотурецкого режима характеризовался крайним напряжением сил во имя удержания подобия фронта в Азиатской Турции при фактическом распаде такового на турецком участке фронта в Европе. В то же время младотурок не покидали иллюзии по поводу выхода из катастрофы за счет разногласий внутри Антанты. Выступление против Турции на стороне Антанты Италии (21 августа 1915 г.), Румынии (30 августа 1916 г.), США (с ними Турция порвала отношения 20 апреля 1917 г.) и состояние войны с Грецией с августа 1917 г. воспринимались в Стамбуле не слишком серьезно. Там полагали, что наиболее опасным для турок врагом была Греция, но что она не решится на активные военные действия, так как греки Малой Азии стали бы своего рода заложниками младотурок. Италию и США как непосредственных противников на полях сражений младотурки не воспринимали. Более того, Энвер-паша вплоть до апреля 1917 г. не оставлял надежды на посредничество президента В. Вильсона между германо-турецким блоком и Антантой.
Определенные надежды возлагали Энвер-паша и его окружение на армию, трехмиллионную в начале 1917 г., хотя и плохо вооруженную, разутую и голодную. Из этого числа на европейском театре военных действий находилось 70–90 тыс. солдат. Всего же боеспособными оставались к середине 1917 г. не более 600 Тыс. солдат на фронтах и 400 тыс. — в тылу. Наиболее боеспособные части были переброшены по требованию Германии в Европу, где несли огромные потери. Только в Галиции турки потеряли до 35 тыс. человек. В сентябре 1916 г. — марте 1917 г. турецкие войска сражались (а скорее числились) в составе трех пехотных дивизий в Добрудже и Валахии, двух дивизий в Галиции и двух — в Македонии.
Шесть высших германских военных учреждений, расположившихся в Стамбуле, пытались руководить турецкими войсками через двух фельдмаршалов, трех адмиралов, десять генералов и восемьсот офицеров. Причем не только военной, но и всей милитаризованной хозяйственной, а также и политической жизнью задыхавшейся от перенапряжения страны. Почти, тридцать две с половиной тысячи военнослужащих Германии и Австро-Венгрии занимали ключевые посты в Османской Турции в 1917–1918 гг. Конечно, эта организованная сила, с единым центром управления, могла оказывать на развитие событий влияние отнюдь не меньшее, чем бумажные разделы Турции на зоны влияния, которыми занимались руководители Антанты. Эта же мощная германская военная структура, в руках которой были и поставки оружия, и управление войсками, и все средства связи (даже к правительственной османской радиостанции в Акмейдане турок не допускали), могла бы реально и жестко воспрепятствовать такому выходу Турции из состава Центрального договора, который нарушил бы интересы Берлина. Поэтому некоторые мирные поползновения Стамбула, исходившие от правительства Энвер-паши, кажутся неплохо продуманными зондирующими акциями, достаточно хорошо известными немцам или даже согласованными с ними во всех основных позициях.
Победа большевиков в октябре 1917 г. создавала для Турции уникальную возможность выйти из войны на почетных условиях, при этом сохранив турецкие земли в составе суверенного национального государства. Лозунг министра иностранных дел П.Н. Милюкова во Временном правительстве — за право обладать Константинополем надо “участвовать в мировой войне до решительной победы" — сменился отказом большевиков от неравноправных договоров и от планов раздела Турции, опубликованием Советской Россией тайных соглашений о Стамбуле и Проливах.
У Антанты, однако, были другие планы. Линия раздела зон влияния Франции и Англии, проходившая по Дарданеллам и Босфору (она, напомним, оставляла европейский берег за Францией, а азиатский — за Англией), была продолжена к северу от Босфора — напрямую к Керченскому проливу и по течению Дона к Царицыну, и далее прямо на север Советской России[24]. Линия раздела Турции продолжилась, следовательно, через всю Россию.
В этих условиях в начале декабря 1917 г. младотурецкое руководство обратилось к командованию русского Кавказского корпуса с предложением установить перемирие. Это было второе в том грозовом 1917 г. предложение о мире, непосредственно обращенное к русской Кавказской армии. Первое имело место 18 мая 1917 г., и сделал его представитель младотурецкого комитета Осман-бей, прибыв непосредственно в штаб Кавказского корпуса. Ни первая, ни вторая попытки установить перемирие не могут считаться искренним стремлением Энвер-паши к миру, и подтверждение этому можно найти в фактических действиях Турции.
В январе 1918 г. турецкая армия начала наступление против деморализованных русских войск. 24 января был занят Трабзон, 12 марта — Эрзерум. Турки вышли на границу, существовавшую до 1914 г.
На Брест-Литовской конференции турецкий представитель настоятельно требовал отделения от России Кавказа и создания независимого Кавказского государства. Энвер-паша и Талаат-паша откровенно высказывались в том смысле, что реванш на Кавказе и в Закавказье не только позволит мобилизовать до 300 тыс. новых солдат — мусульман из Закавказья в турецкую армию, но и существенно изменит расстановку всех сил в зоне Проливов. Здесь, на Кавказе, туркам наконец удалось добиться желанного перемирия. Оно было подписано 18 декабря 1918 г. в г. Эрзинджане между военными представителями младотурок в Восточной Анатолии и Закавказским комиссариатом, представлявшим блок меньшевиков, эсеров, дашнаков, муссаватистов и соцфедералистов.
Однако не условия мира были в центре внимания резко активизировавшего свои военные усилия младотурецкого руководства. Продолжая развивать наступательные действия, младотурки поставили в повестку дня пересмотр границ 1878 г., т. е. итогов русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
Последующие военные действия на Кавказе и мирные переговоры далеко уводят нас за пределы темы. Следует, однако, упомянуть о Стамбульском германотурецком договоре от 27 апреля 1918 г. Он предусматривал зоны раздела влияния Германии и Турции в Закавказье. Договор развивал положения германо-турецкого соглашения, подписанного в Стамбуле еще 27 ноября 1917 г., о сотрудничестве до конца войны и о незаключении сепаратного мира. В обмен на согласие Германии предоставить туркам “добычу”, захваченную у врага (т. е. у новой России) на Кавказе, предусматривалось сохранение германского военного контроля в Проливах вплоть до окончательной победы над Антантой. Стамбул и Проливы еще раз послужили младотуркам разменной монетой в теперь уже откровенно экспансионистской политике в направлении Баку и Северного Кавказа.
11 мая 1918 г. при поддержке энверовских эмиссаров была провозглашена независимость горцев Северного Кавказа. Опираясь на германо-турецкие соглашения и используя обширные захваты на Кавказе как операционную базу, 4 июня 1918 г. турецкие представители сумели подписать в Батуме без участия Советской России договор “О мире и дружбе” с Закавказским сеймом, представлявшим блок дашнаков и меньшевиков. По договору восстанавливались границы, существовавшие между Россией и Османской империей до Адрианопольского мира 1829 г., т. е. турки сделали еще один шаг к пересмотру договоров XIX века.
[22] См.: А. Тирпиц. “Воспоминания”. М., 1925.
[23] См. Библиографию.
[24] См. секретное парижское соглашение от 23 декабри 1917 г. между Англией и Францией об интервенции в Россию согласно тем зонам действий, которые совпадали с зонами раздела Османской империи. Оно приведено у У. Черчилли (Мировой кризис. М.—Л., 1932. С. 50).