Читать книгу «Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны» онлайн.
Полного согласия между членами Антанты относительно судьбы Босфора и Стамбула в очередной раз достигнуто не было. Перед Турцией тем не менее совершенно отчетливо вырисовывалась перспектива статуса коллективной колонии европейских держав.
Впрочем, к началу последнего для Османской Турции этапа первой мировой войны, т. е. 1916–1918 гг., Стамбул прочно находился в руках турок, и вопрос об его прямом захвате ни одной из держав-союзников по Антанте, включая Россию, не стоял! Это было абсолютно нереально, по общему мнению всей задействованной там агентуры.
Турецкой дипломатии, в свою очередь, не удалось добиться от Антанты принятия определенной формы сепаратного соглашения — мирный договор или перемирие. Заинтересовать — удалось вполне! Сепаратный мир как формула соглашения устраивал и Россию, и Турцию. Державы Запада, правда, охотнее поддерживали другую формулу — сепаратное перемирие.
Дело в том, что перемирие давало туркам весьма неопределенную по итогам и длительности передышку, державам — возможность заслониться проблемой Проливов и окончательно увязать Малую Азию, Аравийский полуостров, зону Персидского залива, Суэц, а также Сирию с Палестиной, Месопотамию и Персию в новую колониальную конструкцию, строго разделенную по зонам контроля. Интересы Англии и Франции отчетливо и заметно перемещались все далее к востоку от Черноморских проливов, и чем дальше, тем меньше выражали в Лондоне и Париже желание вести или тем более заключать стабильные, фиксированные во времени и пространстве мирные соглашения со страной, планы полного раздела которой вчерне были уже готовы зимой 1915/1916 гг.
В этом контексте примечательна встреча Эд. Грея с тем, кого называли русским “теневым лидером”[19]. В начале мая 1916 г. в Лондоне в ходе доверительной беседы Эд. Грея с П.Н. Милюковым по вопросам внешней политики и перспектив послевоенного урегулирования Грей был откровенен, кажется, лишь в двух вопросах. Это, во-первых, готовность передать России крайне взрывоопасную инициативу — поднять после войны проблему присоединения к Сербии земель хорватов и словенцев, и, во-вторых, отказ Лондона поддерживать даже через посредников контакты с турками по поводу сепаратного мира. “Мы им — туркам — предложим, — сказал сэр Эдуард, — обратиться к России, так как война началась с нападения на вас. Не можем же мы сговариваться, рискуя разойтись с нашими союзниками”. “Намек был ясен, — писал П.Н. Милюков, — как же соглашаться с Турцией, когда вам обещаны Проливы”.
Эд. Грей имел в виду неофициальную поездку по странам Западной Европы видного младотурецкого деятеля Шериф-паши, предпринятую в начале 1916 г. Шериф-паша принадлежал к окружению Талаат-паши и к той умеренной группировке Комитета иттихадистов, которая сделала последнее усилие в поисках мира, причем без Энвер-паши. Лондон не был заинтересован в контактах с ним не только из джентльменских соображений в отношении России. В это время велись более плодотворные для целей Англии на Востоке переговоры с арабскими политическими кругами. Поэтому-то готовность части младотурок, близких к Талаат-паше, обсуждать с Лондоном условия передачи Антанте зоны Проливов и Аравии вызывали не более интереса, чем результаты уже выигранной партии.
В Париже Шериф-паша и экс-министр внутренних дел Рашид-бей, разделявший его труды в поисках мира, и курировавший часть осведомителей в мидовских кругах, встретили столь же прохладный прием… “Бриан сказал мне, — сообщал А.П. Извольский С.Д. Сазонову 1(14) марта 1916 г., — что он не придает серьезного значения Шериф-паше и избегает всяких с ним отношений”. Аристид Бриан, глава французского министерства иностранных дел, немного лукавил. Сам он уклонялся от встреч, которые могли бы связать ему руки, которые уже так приятно прогревались теплыми лучами солнца, встающего в новых, столь желанных левантийских владениях Франции. А. Бриан, впрочем, сказал, что дело сепаратного мира с Турцией прежде всего касается интересов России: во-первых, “ввиду наших военных действий в Азиатской Турции, а во-вторых, потому, что при этом будет неминуемо затронут вопрос о Константинополе и Проливах”.
Тем временем в Женеве французские дипломаты не оставляли в покое местную, весьма обширную (до 200 человек) турецкую эмигрантскую колонию на предмет выяснения настроений Энвер-паши в пользу мира, уточняли, насколько прочны его позиции, поскольку и Рашид-бей, и Шериф-паша убеждали всех в Лондоне и Париже, что дни диктатуры Энвера сочтены.
Так ли это было на самом деле и каковы были реальные дипломатические действия иттихадистов и оппозиции?
По агентурным сведениям, на март 1916 г. младотурки располагали 53 боеспособными дивизиями, общей численностью формально до 680 тыс. человек. Однако призыв в армию давал уже только новобранцев в возрасте 55–60 лет. Их отправляли на флот и на оборонительные сооружения, а чаще — просто в лазареты» поскольку призывались уж вовсе убогие. Катастрофически не хватало вооружения и боеприпасов. Свои обязательства по военным поставкам Германия не выполняла. Взамен обещанного Энвер-паше нового оружия Берлин переслал ему 120 тыс. малопригодных русских винтовок, захваченных немцами в Польше. Разнокалиберное и устаревшее оружие нередко перепродавалось еще на складах и раньше, чем поступало в действующие турецкие части. Оно оказывалось в далеких курдских, турецких и арабских деревнях Анатолии и Аравии, где угодно, только не в войсках. Фактически обескровив турецкую деревню, младотурки весной 1916 г. начали набирать из числа пленных, воевавших в составе войск Антанты, тунисцев, алжирцев, марокканцев. Эти части, до 12 тыс. человек, одетые в германскую форму, выражали желание попасть на Салоникский фронт, на европейский театр военных действий, но по приказу Энвер-паши их немедленно отправляли в Йемен и Месопотамию. Им поручали полицейскую службу в местах расселения депортированных из Восточной Анатолии армян и греков, превратив их во врагов и местного, и депортированного населения.
Орган младотурецкого Комитета газета “Танин” 12 апреля 1916 г. поместила обширную статью, в которой бравурные настроения от побед в Галлиполи сменились сугубо печальными: “Турецкий народ буквально умирает с голоду. В Стамбуле нет керосина, нельзя ни за какие деньги достать ни кофе, ни рису, ни сахара. Чтобы купить хлеб, людям необходимо выдерживать ежедневные сражения у ворот булочных. Все цены поднялись в 5—10 раз. Все говорят, что лучше бы уехать куда подальше от Босфора. На его берегах жить нельзя. Но в нем можно утопиться…”
О настроениях в пользу скорейшего прекращения войны, распространявшихся как в армейской среде, так и среди населения столицы и по крайней мере крупных центров Западной Анатолии и Европейской Турции, сообщали корреспонденты европейских газет: "Daily News” (20.01, 22.03, 24.04.1916), “Adeverul” (5.02.1916), “Le Journal de Paris” (4.02.1916), “The Manchester Guardian” (15.03.1916). Так, корреспондент “Манчестер Гардиан” совершил инкогнито поездку в Стамбул, в Софию, в Афины, в ряд других горячих точек региона и сделал вывод, совпадавший с оценкой других газет. “Все турки убеждены в том, что продолжение войны приведет к гибели Турецкой империи. Все ждут мира во что бы то ни стало, а для турок и болгар вести с полей сражения под Верденом будут сигналом начать переговоры о мире. В первую очередь говорят о русских”.
Верден действительно воспринимался в Стамбуле как поворотный пункт в войне. Мирно настроенными турецкими кругами — как сигнал к скорейшему миру, а в кругах энверовского командования — как вероятность наступления австро-германских войск на бессарабском направлении. Энвер-паша повторял: “Вперед и вперед! Чтобы покончить с Румынией, окончательно разделаться с Сербией и пригрозить Греции”. Энвер-паша надеялся также, что сильный османский корпус в Сирии сдержит предполагавшийся французский десант в Александретте (Искандерон), подавит ожидавшееся восстание арабских бедуинских племен и затем, для завершения успеха, будет переброшен на балканский театр, “где восславит зеленое знамя ислама и посрамит этих гяуров, которые прячутся в траншеях и объедаются свиной тушенкой”. Поговорить Энвер-паша умел и любил. Пострелять тоже.
Разгром турками английских войск генерала Таунсенда под Кут-аль-Амарой в конце апреля 1916 г. Энвер-паша приказал отметить как трехдневный национальный праздник. “Столица украсилась флагами, — Говорилось в агентурном сообщении. — Сыпались речи и поздравления друг другу от немцев и от младотурок. Однако народного шествия собрать не удалось. Население стонет от крайней нищеты. Армия совершенно истощена, и сыпной тиф производит более сильные опустошения, чем пули и неприятельские орудия”
Некий новый импульс получили турецко-германские отношения, весьма обострившиеся в конце 1915 — начале 1916 г. В основе лежало недовольство Германии турецкими сепаратными поисками мира, не санкционированными Берлином и находившимися вне его планов, а также более конкретные военно-политические проблемы. Среди них главными были разногласия по поводу цен на турецкое продовольствие, поставляемое в Германию, желание Энвер-паши избежать германского контроля над реализацией 20-миллионного военного займа, предоставленного Стамбулу Берлином, и, наконец, яростное сопротивление Германии установлению прямых торговых отношений между Стамбулом и Бухарестом[20].
В апреле — мае 1916 г. Энвер-паша под влиянием частичных успехов в боевых действиях против англичан и ввиду явного провала его эмиссаров мира в Западной Европе вновь качнулся в сторону “укрепления дружбы” с Берлином. Видимо, по его приказу проправительственная пресса широко пропагандировала лозунг: “Турция не подпишет мира ранее полной победы Германии и только одновременно с ней. Мы будем драться до последнего солдата”. Какого? Турецкого или немецкого? Увы, у него уже не спросишь.,
Берлин не мог предложить Стамбулу никакой формулы мира, естественно. Вообще не хотел этого и, как увидим ниже, исключил своего турецкого партнера из собственных поисков мира, предпринятых весной — летом 1916 г., когда в Стамбул начали прибывать новые германские военные и политические советники. Первые, например фон Макензен, везли планы наступательных действий. Вторые — то, что так небрежно и так болезненно для османского менталитета отвергала Антанта. Речь шла о том, что Берлин в обмен на наступательные действий турок на европейском театре и акции, “сдерживающие русские усилия на Кавказе”[21], обещал заключить равновыгодную торговую германотурецкую конвенцию.
Над этим документом более трех месяцев трудились в Стамбуле и в Берлине: генеральный советник Германии при турецком МИД, послы обеих стран, министры торговли и юстиции. Предполагалось, что к переговорам будут привлечены также Австро-Венгрия и Болгария. Признание равноправной, взаимовыгодной международной конвенции по торговле, дополненной конвенцией о консульской службе, войдет в обязательное условие будущего мирного договора Центральных держав с Антантой.
Для турецкой политики это был ключевой момент. Младотурецкий официоз “Танин” в номере от 27 марта 1916 г. так изложил перспективную внешнеполитическую программу младотурок на 1916–1917 гг.: “Теперешние отношения между Турцией и Германией открывают для того, кто пожелает, эру совместной политики и усилий, основанных в будущем [так в тексте. — В.Ш.] на принципах общих интересов”. Восторженные излияния по поводу взаимного проявления силы духа и организованности турок и немцев были подкреплены в статье заверениями в адрес германского союзника относительно “чистоты характера турок и их незыблемой верности союзническим обстоятельствам”.
Однако акцент делался именно на конкретные обязательства, на будущее. Их, по словам газеты, должны были взять “Германия и Турция во имя нескольких поколений, которые будут связывать дружба и союзные отношения”. В отношении балканского региона “Танин” провозглашала: “Четверной союз должен стать основой нового мира в Европе и согласия на Балканах”.
Механизм нового порядка виделся таким. “Согласие на Балканах должна установиться по общему соглашению и с полной добросовестностью. G одной стороны — политическими деятелями, а с другой — заинтересованными нациями”.
Таков был первый и единственный в своем роде документ, по крайней мере поставивший в эти годы вопрос о межбалканском сотрудничестве. При всей своей уязвимости и очевидной конъюнктурности он свидетельствовал о наличии позитивных взглядов на возможность межбалканского сотрудничества в Османской Турции последних — не лет, а месяцев ее существования.
Последовало еще несколько статей в “Танин” с призывом крепить османское единство во имя близкой победы и поддержать усилия Комитета “Единение и Прогресс” во имя величия Турции. Это уже были призывы сугубо риторического характера. С марта 1916 г. в Салониках издавалась оппозиционная газета “Муджахед” (“Воин за веру”), в которой утверждались прямо противоположные идеи: союз с Германией несет опасность для настоящего и будущего нации. В номерах от 21 марта и 11 апреля 1916 г. газета призвала к немедленному заключению сепаратного мира с Антантой, причем правительство должно было добиваться этого мира “в условиях полной гласности и освещения условий, особенно касающихся Проливов и Стамбула, в доступной народу печати”.
Тогда же оппозиционеры из упоминавшейся партии “Свобода и гражданское согласие” сообщили западным державам по неформальным каналам, что во имя скорейшего заключения мира с Антантой они готовятся совершить государственный переворот и устранить Энвер-пашу.
В июле 1916 г. такой переворот был предпринят, но провалился. На следствии его участники заявили, что их целью был выход из войны. К заговорщикам примыкали упомянутые выше Шериф-паша и Рашид-бей. Они не были услышаны ни на Западе, ни в России. Инициаторы поисков мира, они же заговорщики, пополнили ряды жертв младотурецкого режима.
В османском доме уже горели и рушились балки, искры веером сыпались в воды Босфора, а выход заволокло клубами дыма раздоров, распрей и несогласий.
Поиски мира союзником Османской Турции — Германией — в 1916 г. осуществлялись за спиной Энвер-паши, который так горячо ратовал за будущее германотурецких отношений в Юго-Восточной Европе.
В широко известной “Записке Кемница” от 17 мая 1916 г., составленной в германском МИД для обсуждения в качестве подготовки к сепаратному миру, содержался план перегруппировки сил всех заинтересованных держав в Европе и на Ближнем Востоке, а также на Тихом океане. В частности, Турция должна была бы открыть Босфор и Дарданеллы для периодического прохода отдельных военных кораблей России и отказаться от части турецкой Армении, уже, занятой Россией. В возмещение Стамбул получил бы Западную Персию. Что касается ближайшего противника Турции — России, то последняя получала Восточную Галицию, а также — как зону преимущественных интересов — Внешнюю Монголию и Северную Манчжурию; взамен предусматривался отказ России от притязаний на Литву, Курляндию и Польшу. Россию как бы уводили подальше от Босфора и Европы. Она должна была бы признать свою незаинтересованность в решении балканских проблем, тогда как Берлин и Вена брали на себя урегулирование сербского, албанского и других вопросов. Под “другими вопросами” следовало понимать прежде всего вопрос о Босфоре как об “османском наследии” в Юго-Восточной Европе.
Трудно судить, насколько этот план был согласован со Стамбулом. Следов участия османской дипломатии в его подготовке мне обнаружить не удалось. Однако турецкий посол в Стокгольме, упоминавшийся выше Джанбулат-бей, деятельно помогал японскому послу в его посреднических усилиях вплоть до 17 мая 1916 г., когда Япония официально сообщила об отказе от сепаратного мира с Германией и от попыток своего посредничества:
Как сообщил наблюдательный современник, уже известный нам А.Н. Щеглов, Джанбулат-бей в эти майские дни 1916 г. был тих, печален и долго-долго сидел за нардами с верным слугой. Были забыты и янтарь, и любимый кальян, привезенный из Стамбула… От него теперь мало что зависело.
[19] П.Н. Милюков побывал в странах Антанты в составе делегации от Государственного Совета и Государственной думы. Бесцветность А.Д. Протопопова. формального главы делегации и заместителя (товарища) председателя Думы, позволила П.Н. Милюкову “переключить” на себя политические беседы с союзниками. На Западе высоко оценили близкого к С.Д Сазонову лидера кадетской партии, и многие разговаривали с ним как с наиболее перспективным лидером России.
[20] Начальник турецкого армейского интендантства, возглавивший всю торговую деятельность во время войны, в мае 1916 г., как сообщала разведка, не раз говорил, что “немцам незачем вмешиваться в наши торговые дела с балканскими соседями. Политический и военный союз — это дело совсем другого рода, чем мука и сухофрукты. Война все равно кончится, а нам предстоит создавать экономически независимую Турцию, и те, с кем мы усердно воюем на словах, будут нашими лучшими деловыми партнерами. Так, может, начать перестать палить друг в друга, да осмотреться на — предмет торговли…” Удивительно здравая мысль, не так ли, читатель?
[21] Заметим, что 3 февраля 1916 г. русские войска заняли Эрзерум, 5 апреля — Трабзон.