Читать книгу «Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны» онлайн.
Противоречивость и слабость младотурецкого движения отразились весьма парадоксальным образом в политических предпочтениях младотурок. Абсолютное большинство офицеров — членов партии “Единение и Прогресс” (иттихадистов) были германскими выучениками. Больше сотни старших турецких офицеров служили в германской армии по двадцать-тридцать лет. Выпускники Берлинской военной академии, активные члены младотурецкого Комитета Рыза-паша, Пертев-паша, Иззет-паша и др., после революции 1908 г. стали во главе родов войск турецкой армии, заняли видные посты в Генштабе, были направлены на дипломатическую службу. Это были те, кого Вильгельм II любовно называл “немецкими офицерами”. “Они вполне грамотны, — с удовлетворением отмечал кайзер, — и мыслят абсолютно по-немецки”. Заметим, что некоторые из них оставили написанные по-немецки мемуары. Наиболее сильны были прогерманские настроения в дислоцировавшемся в Македонии III корпусе Махмуда Шевкет-паши, мощной ударной силе турецкой армии.
Через штаб этого корпуса на Балканах широко распространялась газета “Нойе фрайе Прессе", содержавшая весьма одобрительные статьи старого наставника турецких военных фон дер Гольца и печатавшая взаимные заверения верхушки младотурецкого Комитета и авторитетных представителей германского генералитета в неразрывности уз военного сотрудничества Германии и Турции.
Однако среднее, низшее офицерство и тем более городское население Салоник, Стамбула, Адрианополя, Измира, решительно поддержавшие младотурок в июле 1908 г., отнюдь не щелкали каблуками перед германскими учителями. Посланник России А.И. Нелидов писал из турецкой столицы в 1908 г., что “на улицах Стамбула широко возглашают — долой всякое (разрядка — в депеше. — В.Ш.) иностранное вмешательство, долой капитуляции”.
Русские наблюдатели сообщали из Стамбула о падении германского влияния на военном флоте. При подготовке серии проектов реорганизации торгового флота, таможенного дела, преобразования юстиции и народного образования младотурки первое время после революции старались обойтись без Германии. Без участия немецких специалистов началась также работа по ирригации в Ираке и телефонизация Стамбула.
Без иностранных специалистов младотурки обойтись не могли. Во всех этих проектах активно участвовали специалисты из Англии и Франции. Более того, развитие Багдадской железной дороги в направлениях к Красному морю, Персидскому заливу и в районе Хомс — Бандырма предполагалось осуществлять с помощью англо-французского и даже русского капитала (зона Персидского залива), но только не германского. Многолетняя дружба кайзера Вильгельма II с кровавым султаном Абдул Хамидом II, которого ненавидела вся империя, не могла не принести свои плоды в виде распространения антигерманских настроений в турецком обществе. Не учитывать этого младотурки, даже те из них, кто был тесными и давними узами связан с Берлином, не могли.
Однако последовавшие в 1909–1913 г. события не только не позволили реализоваться антигерманским настроениям в турецком обществе, но и существенно укрепили германское влияние на младотурецкое руководство. Краткий анализ этих событий позволит нам лучше понять, почему младотурки так отчаянно метались между Антантой и Тройственным союзом в 1913 г., прежде чем сделали свой фатальный выбор в пользу Союза.
Осенью 1908 г. Дунайская монархия аннексировала Боснию и Герцеговину. Италия нацелилась на Триполитанию и Киренаику. Вслед за аннексией исламизированных балканских провинций, что особенно болезненно воспринималось влиятельными мусульманскими кругами на Босфоре, разразился Боснийский кризис (октябрь 1908 — март 1909 г.). Германия поддержала свою союзницу Австро-Венгрию, и это еще на некоторое время отшатнуло младотурок от Берлина.
Знатоки турецких дел в Германии учли это и заставили зазвучать две сокровенные струны в душах младотурецкого руководства.
Первая, деликатнейшая струна — это “азиатизация” политики Стамбула. Этот курс настойчиво рекомендовал проводить “старый друг Турции”, многолетний военный советник Высокой Порты фон дер Гольц. И делал это, как хорошо понимали младотурки, с одобрения кайзера. Младотурецких лидеров отчетливо перенацеливали с “мелких” — как утверждали немецкие дипломаты и военные — балканских вопросов (под которыми понималось согласие Высокой Порты на коронацию болгарского царя в Тырново и на утрату Боснии и Герцеговины в обмен на Новобазарский санджак в качестве утешительного приза) на Азию. Так писал в своих мемуарах близкий к К. фон дер Гольцу полковник Демирхан Пертев.
Под Азией имелись в виду прежде всего сопредельные с Россией территории в Закавказье, а кроме них — подвластные Стамбулу курдские и армянские земли, находившиеся в состоянии перманентного антитурецкого движения[7]. Младотуркам прозрачно намекали из Берлина, что кратчайшие пути из русского Закавказья к Персидскому заливу и Красному морю идут через Восточную Анатолию. Тем более, что России нужен реванш в Азии за поражение в войне с Японией, а не отдалившиеся Балканы. Весьма вольно излагалось также и англо-русское соглашение 1907 г. о разделе сфер влияния на Среднем Востоке, вблизи азиатских границ Турции.
Эти идеи совпадали с собственными взглядами Стамбула. В конце 1912 г. турецкий посланник в Лондоне, который вел переговоры с английскими фирмами о постройке дредноутов для Османской империи, прямо заявил, что программа морских вооружений нацелена на охрану азиатских владений империи и что центр тяжести османской внешней политики перенесен в Азию.
Как свидетельствовал в своих мемуарах член руководящего ядра младотурок Джемаль-паша, в канун войны, взаимно пересекаясь и осложняя друг друга, действовали балканский и арабский факторы политики младотурок. Балканский фактор прослежен в соответствующих разделах данной книги.
Несколько слов о мало известном читателям арабском факторе. Как отмечают современные арабские авторы, потеря балканских владений и сокрушительные удары от бывших подданных заставили младотурок и Высокую Порту осознать, что Османская империя осталась, собственно говоря, исламским государством турок, курдов, евреев и арабов, причем арабы составляли в 1914 г. едва ли не две трети населения империи. В арабских вилайетах первоначальное воодушевление от победы младотурецкой революции и установления конституционного режима уже к 1911–1912 гг. сменилось разочарованием. Младотурки не решали задач национального возрождения арабов, но спекулировали на принципах османизма, объединяющего всех подданных. Кроме того, в торгово-промышленных кругах Сирии и Египта, более тесно связанных с Западом, в первую очередь с Англией, Францией, Италией, чем со Стамбулом, предпочитали сохранить эти связи, а не испытывать на себе неустойчивые экономические модели младотурок. Ливийская (Триполитанская) война 1910–1911 гг. и Балканские войны 1912–1913 гг., в которых арабские территории практически не оказывали помощи Стамбулу, окончательно убедили националистов и в Египте, и в Сирии в неспособности иттихадистов управлять Османской империей, защитить отставшие провинции от европейской политической и экономической экспансии. В арабоязычных провинциях туранизм, пантюркизм младотурок, резко усилившийся после Балканских войн, вызывал полное неприятие.
Широкое распространение получили лозунги: “…Балканские страны — балканским народам”, “Арабские страны — арабам”, “Армения — армянам”. Освобождение греческого, славянского, албанского населения воспринималось в демократических арабских кругах как непосредственный пример. В исламских кругах недовольство вызывал секуляризм Комитета “Единение и Прогресс”. Раздавались призывы возродить халифат с центрами в Мекке и Медине, без турецкого султана — халифа, не забывать, что мусульмане из Европейской Турции скорее потянутся к аравийским исламским святыням, чем будут следовать за многовековыми угнетателями — турками. Все эти настроения крепли, как пишут арабские авторы, по мере сползания младотурок в сторону Германии при одновременном усилении связей арабских националистов с Великобританией и Францией.
Учтем также, что Анатолию в 1910–1914 гг. сотрясали курдские восстания. Ряд курдских вождей готовы были сотрудничать с любым врагом младотурок. И ближайшим союзником (естественно, в собственных интересах) оказывалась Англия. Если Франция использовала все неудачи младотурок для укрепления своего влияния в Сирии и Ливане, отчасти в Киликии, то Англия активизировалась после поражений младотурок в 1912–1913 гг. на востоке Османской империи. Еще в апреле 1908 г. британский поверенный в Стамбуле Л. Барли оправдывался перед Комитетом в отношении английского десанта в Кувейте: “В переговорах с шейхом Мубарек ас-Сабахом необходимы некоторые принудительные меры”.
Весной 1914 г. объяснения с младотурками уже были излишни. Англичане укрепились в Египте, в Кувейте, Адене и, в расчете на военные действия против турок в Ираке и Сирии, согласовывали действия с эмиром Неджда Ибн Саудом как с будущим повелителем святынь ислама и всех аравийских владений Высокой Порты. Не поддержав младотурок в Ливийской и Балканских войнах, твердо нацелившись на Персидский залив, Аравию и Месопотамию, Англия, естественно, не могла вызывать доверие младотурок в критический момент выбора летом 1914 г.
Накануне войны обострилось положение в Турецкой Армении. Младотурки предали поддержавших их армян, как, впрочем, и других нетурецких подданных империи.
Поражения в Триполитании и на Балканах повлекли усиление репрессий против освободительного армянского движения, которое увидело в победе балканских стран пример и надежду, как и арабы. В рамках пантюркизма и объединения тюркских народов Кавказа, Ближнего и Среднего Востока, Центральной Азии идеологи Великого Турана просто не замечали армянского народа или видели в нем помеху своим замыслам.
Балканские войны имели и другое осложнение для армянского населения Восточной Анатолии. Мусульманское, преимущественно турецкое население Балкан через Стамбул, где они были опасны для младотурок и потому отсылались подальше, многими тысячами семейств потянулось в Малую Азию. Современник-очевидец так описывал трагедию балканских беженцев-турок. “Турецкое беженство в результате балканской войны возвращалось “домой” — окровавленное, пешком, с тяжелой ношей и сгорбившейся спиной. Возвращались со злобой и жаждой мести… Против всего мира, против христианства. Прибыли в Константинополь, их выгнали, прибыли в Смирну — выгнали. И вот они в Армении…”
Национально-территориальный вопрос сплетался со столь же сложным и нерешенным земельным. Лишенные родины, земли, имущества балканские переселенцы — мухаджиры — были вместе с курдами использованы младотурками как орудие расправы в братоубийственной резне в Турецкой Армении в 1915 г.
С июля 1913 г. по январь 1914 г. в Стамбуле заседала комиссия европейских держав и Турции по вопросу о реформах в Турецкой Армении. И снова державы Антанты и Тройственного Союза в полемике утратили предмет спора. И снова германское правительство оказало услугу младотуркам, поддержав вариант реформ в тех рамках, которые турецкое правительство “сочтет крайне необходимыми”. Было выработано русско-турецкое соглашение относительно реформ в Армении. Оно не вошло в жизнь, но германская поддержка младотурками оценивалась как политика поддержки неделимости Турции, противопоставлялась политике стран Антанты.
Мусульманские земли надо сохранять в первую очередь во имя и под флагом османизма и исламизма! Этот тезис из набора младотурецких доктрин удачно эксплуатировали германские военные и дипломаты в 1913 — начале 1914 г. Такова была одна из струн, на которых Берлин сыграл турецкий марш.
Другая струна младотурецкой души звучала пронзительно, как рассветный призыв муэдзина: сильная армия, мощный флот! Годы абдулхамидовского террора, когда из армии изгонялись мало-мальски способные и патриотически настроенные офицеры, а флот — краса и гордость Танзимата — ржавел и разваливался на приколе, привели к тому, что турецкая армия к 1908–1910 г. оказалась слабейшей в Юго-Восточной Европе. Балканские войны это подтвердили. Германия обещала содействие быстрое и эффективное. “Немецкие офицеры” из младотурок жаждали большой власти, влиятельных постов, надежного современного оружия, приятных стажировок в Европе. И в Берлине их так хорошо понимали.
В апреле 1909 г. сторонники Абдул Хамида II, опираясь на старую султанскую гвардию и стамбульский люмпен, ненавидевший революцию в любой ее форме, совершили контрмладотурецкий переворот. “Фракийские львы” — 3-й армейский корпус — быстро восстановил у власти младотурок. Вокруг “соломенной куклы” Решада V сгруппировались те, кто требовал концентрации власти в руках узкого круга Комитета партии “Единение и Прогресс”, усиления прямого влияния армии. Вялая, по мнению младотурок, позиция русского и французского представителей в период аннексии Боснии и Герцеговины и Боснийского кризиса, косвенная поддержка попытки реставрации режима Абдул Хамида II со стороны Франции, России и Англии послужили поводом для резкой критики турецкой политики этих держав прогермански настроенными офицерами из Генштаба и военного министерства.
Все больше склоняясь к режиму сильной военной власти, младотурки, как сообщали русские дипломаты и разведка из Стамбула, с “величайшим подозрением” относились к собраниям радикальных фракций своей партии в Лондоне и Париже, например, к созданию в Англии турецкой либеральной организации, требовавшей отказа от деспотического централизма государственного управления страной и выдвигавшей принципы национально-территориальной автономии для нетурецких народов. Особое беспокойство вызвало в Комитете сообщение, что в Париже радикально настроенные болгары готовятся блокироваться с армянами, чтобы подвинуть младотурок на пути углубления преобразований. Выводы были по-солдатски прямолинейны, впрочем, не лишены здравого смысла: державы Антанты хотят раздела Османской империи, Центральные державы — ее интегритета. При этом идеологические поиски младотурок оказались, условно говоря, орнентированы в одном направлении с расистскими идеями пангерманцев.
В конце XIX в. Вильгельм II поддерживал панисламистскую направленность абдулхамидовского режима в целях ослабления позиций Англии, Франции и России в их населенных мусульманами колониях. Панисламисты уже после 1908 г. высказывали признательность кайзеру от имени “мира ислама”, в частности, за поддержку в македонском и марокканском вопросах. В рамках османизации всех разнородных этнических элементов империи младотурки трансформировали этно-религиозные общины — миллеты в чисто религиозные институты посредством уничтожения их традиционных прав в области гражданского управления, школьного дела и судопроизводства. В политике османизации подданных большую роль должен был сыграть закон о рекрутском наборе (1909), по которому христиане и евреи не могли откупаться особым налогом “бедел-и аскерийе”, а призывались на военную службу наравне с мусульманами. Этот акт был особенно горячо поддержан германскими офицерами в Турции и в прогерманских кругах турецкой армии. Идея “общей прародины”, активно пропагандируемая пангерманцами, поддерживалась уже в младотурецком варианте через германские консульства и в Восточной Анатолии, и в Европейской Турции.
Однако попытки младотурок с помощью османизма обеспечить прочность империи были обречены на неудачу. Младотурецкий режим эволюционировал по нисходящей линии в сторону тоталитаризма, а османизм стремительно вырождался в открытый шовинизм.
После поражения в Триполитанской и Балканских войнах, потери Албании и Македонии (1912 г.) младотурки отказываются от османизма, который обязывал их хоть какими-то законодательными актами, оформлять “равенство и братство” всех подданных. Оценивая политическую обстановку в стране после Балканских войн и крах попыток младотурок поднять знамя османизма, идеолог пантюркизма Зия Гекальп заметил, что империя к 1914 г. превратилась в общественную харчевню, где каждый наедается в своем углу.
Нужны были новые знамена, новые лозунги. Реанимируется панисламизм и быстро становится государственной доктриной пантюркизм, еще более близкий концептуально “пангерманской идее” своими воинствующими поисками единого центра тюрок — Великого Турана от скал Адриатики до пустынь Синцзяна.
Кемаль Карпат, турецкий историк, работающий ныне в США, пишет, что под влиянием Балканских войн и общей обстановки напряженности на Балканах и на Ближнем Востоке значительная часть османской бюрократии и некоторые представители общественно-политической мысли стали идентифицировать старый османизм и “новый” пантюркизм. Рассматривать османское государство как определенную национальную (читай — турецкую) структуру, оценивать его историю через призму турецкого вклада. Османская государственность, признает К. Карпат, в эти годы (1913–1914) стала идентифицироваться с господством турецкой нации. Подразумевались при этом и Малая Азия, и утраченные, но в перспективе достижимые для турок земли Юго-Восточной Европы.
[7] Заметим, что беспокойство Германии вызвали не столько хлесткие по форме, но пустые по сути антигерманские статьи в стамбульских газетах “Сабах” и “Икдам”, сколько деловитые разгромы армянами ряда германских торговых объектов в Адане и других городах южной Турции, равно как и выступления стамбульских студентов и рабочих против германских оружейных концернов. Это было для Берлина намного опаснее, чем упреки газетчиков в засорении древнего языка Великого Турана германизмами.