Все разбегаются, чтобы разогреться, выставляя напоказ свои профессиональные лица. Райан стоит рядом со мной, вытягивая свои длинные ноги.
– Еще один роман между тобой и мной. Тебе не кажется, что это судьба?
Я держу свое внимание перед собой, когда медленно делаю плие. Мои лодыжки не болели так сильно, как в ту ночь, но я все еще чувствую, что судорога скрывается в моем сухожилии, выжидая, чтобы разорвать его.
– Я думала, твоя судьба с Ханной, Райан.
– Неужели я слышу ревность, моя дорогая Лия?
На этот раз я пристально смотрю на него.
– В этом разница между тобой и мной, Райан. Ты слышишь ревность. Я слышу, «оставь меня в покое».
Я не жду, пока он ответит, и иду к Стефани, чтобы спросить ее о части хореографии. Ее осанка утонченная и элегантная, все еще обладающая грацией королевы несмотря на то, что ей чуть за пятьдесят.
Когда я подхожу к ней, она отсылает одного из персонала прочь и складывает свои хрупкие руки на груди.
– Скажи мне.
– У вас есть окончательная хореография для последней части первого акта?
– Почему ты спрашиваешь? – Ее голос глубокий из-за количества сигарет, которые она выкуривает ежедневно.
– Я наблюдала за выступлениями…
Она обрывает меня на полуслове.
– Разве я не говорила не смотреть другие шоу? Ты что, подражательница, Лия?
– Нет. Я наблюдаю за ними, чтобы получить вдохновение, прежде чем составить свою собственную точку зрения.
– Зачем? Ты где-то отстала?
– Немного.
– В какой части?
– В конце первого акта, прямо перед смертью Жизель, как мне передать эмоции, не будучи мелодраматичной?
– Прежде всего, перестань обращаться к Жизель в третьем лице. Теперь она – это ты. Если ты не будешь жить в ней, она не будет жить в тебе. – Она кладет руку мне на грудь. – Если ты не позволишь ей поглотить твое сердце и душу, ты войдешь в историю только как еще одна балерина, которая достаточно хорошо изобразила Жизель.
Слова Стефани задели меня сильнее, чем я ожидала. Я смутно осознаю, что меня окружает, когда дверь в театр открывается и продюсеры вальсируют внутрь в сопровождении своих коллег. Они часто смотрят, как мы репетируем, хотя Филиппу это очень не нравится.
– Просто знай, – Стефани берет меня за руку. – Чтобы быть Жизель, нужно быть целой балериной и целым человеком. Никто не отрицает, что ты цельная балерина с совершенной техникой и элегантностью, о которых говорят во всех балетных кругах, но ты цельная личность, Лия?
Она отпускает меня и подзывает персонал, не подозревая о кандалах, которые только что защелкнула на моей лодыжке.
Моя неуверенность пузырится на поверхности, пытаясь задушить меня и затянуть под воду.
Обернувшись, я запихиваю все эти эмоции в самое нутро. Лука как-то сказал, что я должна смотреть в лицо своему прошлому, чтобы жить дальше, но я отказалась, упрямо похоронив эту черную дыру и ее темный ящик и продолжая жить своей жизнью. Я отлично справляюсь и буду продолжать это делать, что бы он или Стефани ни говорили об этом.
После разминки мы проходим через вступительную сцену. Я не останавливаюсь и не делаю перерывов. Я чувствую, что, если я это сделаю, моя лодыжка будет капризничать. Мне нужно поговорить об этом с доктором по имени Ким. Он ухаживает за моими ногами с тех пор, как у меня появилось достаточно денег, чтобы нанять его лечащим врачом. Он лучший ортопед в округе, и как человек, чья дочь хочет стать балериной, он понимает, как мы суетимся из-за малейшей боли в лодыжках. Но я уверена, что он вылечит меня с помощью какой-нибудь мази для мышц, как обычно.
Когда приходит время моего появления, я встаю на место Жизель. Я робкая служанка, которая любит танцевать, не заботясь о мире. Я прыгаю, затем кружусь, позволяя симфонической музыке течь по моим венам.
Поскольку это немного сольная сцена, я вырвана из окружения и живу в своей голове, бедная горничная, у которой нет ничего на уме, кроме танцев. Не зная, что в своей невинности она привлекает волка в овечьей шкуре.
Вот тогда-то я и чувствую это. Я уже готова подпрыгнуть, когда чье-то острое присутствие вырывает меня из пределов моей хрупкой Жизели.